Небо цвета стали - Роберт М. Вегнер

Кей’ла вздохнула поглубже. Воздух пах дымом, влажной кожей и лошадьми. Тихое фырканье доносилось откуда-то спереди, со стороны открытого пространства. Конечно, это очевидно, никто не держит лошадей между шатрами. Она прикрыла глаза, собирая всю отвагу и ругая собственную трусость. Ей казалось, что из-за каждого из окружающих шатров вглядываются в нее злые глаза.

«Ну давай, – подогнала она себя, – вперед. И не крадись, а иди, как будто у тебя есть там дело».

Рассказ умирающего воина жег ее внутри мрачным жаром. Едва только она прикрывала глаза, то видела дрожащую ладонь, что чертит в воздухе новые и новые знаки.

«Друзья».

«Из всех конных племен мы больше всего доверяли им».

«Когда Йавенир…»

«…напал на империю».

«Сказал».

«Дайте заложников».

«Гарантию послушания».

«Мы были побеждены».

«Побежденные… не отказывают».

«Мы отдали».

«Только попросили».

«Пусть заложников…»

«…возьмут сахрендеи».

«Они – близко».

«Были нам… друзья».

«Были нам… почти братья».

«Много крови… смешали мы на годы».

«Йавенир покорил их…»

«…присоединил к своей орде».

«Но… друзья… верили им».

Первых несколько шагов она сделала осторожно – так, словно ступала по тонкому льду. Потом пошло полегче. Она миновала два шатра и, прячась под стенкой последнего, осмотрелась. Узкий серп месяца висел в небе, но света хватало, чтобы различить все вокруг. Долина и впрямь была большой, Кей’ла не могла точно оценить ее размеры, но до холмов оставалось несколько миль. Без коня она хромала бы туда до рассвета.

К счастью, несколько больших движущихся пятен указывали в темноте места, где кочевники собрали свои табуны. Завтра те кони примут участие в битве. Разве что некто предупредит лагерь о близящейся битве.

«…верили им».

«Восемь тысяч детей».

«По одному от рода».

«Поселилось под шатрами».

«Было им два, три… шесть лет».

«Война с империей…»

«…пять кровавых лет…»

«…мы ждали…»

«Слушались».

«Воители сахрендеев…»

«…отправились на запад».

«Сражаться не за свое дело».

«А мы говорили их вождям…»

«Оставьте кочевников…»

«…вы и мы, седла, колесницы…»

«…боевые фургоны».

«Победим их, прогоним».

«Они слушали охотно».

«Говорили: хороший план».

«Говорили: поедем с вами».

«Как только наши соколы вернутся…»

«…прогоним (не знала того знака)».

«Не вернулись… Империя…»

«…из их костей насыпали холм».

«Йавенир… услышал о наших планах».

«Сказал им… докажите верность».

«Убейте заложников».

«Они… трусливые псы…»

«…льнущие к ногам господина…»

«Выкопали ямы… наполнили их…»

«…телами наших детей…»

«Восемью тысячами тел».

Хорошие люди. Ей хотелось кричать. Орать и плакать одновременно. Хорошие люди… И эти, – она непроизвольно повторила непонятный жест на ав’анахо, – осмеливались сплевывать при упоминании верданно. Но ведь именно так оно и действует: ты наносишь кому-то страшное оскорбление и пытаешься потом отобрать у него достоинство и честь, потому что тогда легче смотреть самим себе в глаза.

Кей’ла ждала, всматриваясь в темноту. Зрение пообвыклось, она уже различала отдельных животных в табунах. Однако нигде не видела охранников, а потому – либо глиндои чувствовали себя чрезвычайно уверенно, либо охранники находились за лошадьми. Это значило бы, что ей придется выбрать по-настоящему хорошего скакуна и рассчитывать на удачу.

Десяток-другой быстрых шагов вынесли ее за линию шатров, она хромала, спотыкаясь, стискивая зубы и сдерживая оханье, когда ставила левую ногу. Кони приветствовали ее нервным пофыркиванием, а потому Кей’ла какое-то время стояла неподвижно, чтобы они могли почувствовать ее запах и оценить, представляет ли она угрозу. Надеялась, что ночь и день в шатре глиндоев и украденные одежды обманут животных. Кей’ла присматривалась к ним – все выглядели хорошо упитанными и быстрыми, к тому же достаточно большими, больше, чем лошадки се-кохландийцев. Но и глиндои были побольше обычных кочевников – может, из-за смешения крови, о котором упоминал умирающий лучник.

Тем большей была их вина.

Кей’ла отвернулась, чтобы окинуть взглядом лагерь, и у нее перехватило дыхание. Тысячи шатров. Они занимали весь склон долины, растянувшись на мили в обе стороны и, похоже, растягиваясь до самых холмов. Вероятно, здесь и вправду были все сахрендеи. Все до одного.

Если бы обладала она какой-никакой магической силою, постаралась бы, чтобы все они так и остались здесь.

Ее предупредило то, что лошади принялись пофыркивать, хотя она не двигалась. Но было уже поздно. Темная рука зажала ей рот, а в ушах зазвучал мрачный шепот:

– Я так и думал, что если кто-либо и попытается сбежать ночью из лагеря, то окажешься им именно ты.

Говорил он с ужасным акцентом, а голос его она слышала впервые в жизни, но в том, как он это сказал, было что-то личное. И уже следующая фраза объяснила все:

– Сын моего друга будет хромать до конца жизни, потому что моя собственная мать не устерегла невольницу. Но когда мы уже победим ваш лагерь, я добуду достаточно лошадей и золота, чтобы оплатить ему помощь наших колдунов.

«Значит, я все же перекусила ему сухожилие», – сумела она подумать, прежде чем получила по голове и провалилась во тьму.

* * *

Они ждали до самого рассвета, прежде чем начать, но тогда уж посвятили ей достаточно времени. Сперва дали ей попить и накормили досыта, силой вливая ей в рот холодную юшку и горько пахнущую воду. Старательно выбрали место: на краю лагеря сахрендеев, на верхушке небольшого холма, с которого открывался прекрасный вид на долину. Старательно расставили распорки. Три длинные жерди, связанные с одной стороны и поставленные треугольником, словно скелет самого примитивного шатра. Только вот нынче должны были висеть на нем вовсе не звериные шкуры.

Кей’ла не сумела догадаться о предназначении пучка ремней, завершающихся крючками, которые ее палачи извлекли, когда конструкция уже была готова, – и, пожалуй, этим немного разочаровала мучителей. Потому ее быстро бросили лицом к земле, прижали, а затем… один из них склонился и принялся быстрыми, удивительно умелыми движениями втыкать ей крюки в спину. Она крикнула, пойманная врасплох, когда первое острие пробило кожу и вышло наружу, но тут же стиснула зубы. Нет. Она не станет ныть и плакать.