Прекрасная голубая смерть - Чарльз Финч

— Благодарю вас, сэр.

— Доброй ночи, Грэхем.

— Доброй ночи, сэр.

Ленокс вздохнул.

— Биарриц, Грэхем!

— Да, сэр, — сказал дворецкий.

Он вышел из комнаты, но Ленокс знал, что он будет сидеть в прихожей, пока сам Ленокс не отправится спать. А это, подумал он, произойдет так упоительно скоро!

Огонь угасал, но излучал тепло, и Ленокс стянул сапоги, затем носки и погрел ступни, вновь мокрые и замерзшие, возле тлеющих углей. Он взял «Малый дом в Оллингтоне» и прочел главу, допивая теплое вино. Каким же долгим выдался этот день!

И — о! — как он предвкушал жизнь на морском берегу! Ну-ну, подумал он, все обернется к лучшему. Он уронил книгу на сиденье рядом с собой, положил руки на живот и уставился на язычки пламени. Бедняжка Джейн, подумал он. Bella indigo, чем бы это ни было. Надо будет самому навестить какого-нибудь аптекаря.

Его веки смыкались, и он понял, что пора побрести по лестнице вверх к себе в спальню и натянуть ночной колпак. Он поднялся из кресла и сказал, выйдя в прихожую:

— Кстати, Грэхем. Утром не забудьте предупредить мистера Керра об отмене поездки.

Грэхем, разумеется, сидел в прихожей. Читал свою газету и жевал овсяную лепешку.

— Да, сэр, — отозвался он.

— И лучше дайте ему пятьдесят фунтов как залог будущей поездки. — Ленокс зевнул. — Он будет страшно зол, знаете ли, что я их все время отменяю.

— Да, сэр.

— Ну, право, Грэхем, идите-ка спать. Я только приму ванну и усну.

Дворецкий встал, и Ленокс улыбнулся ему.

— Доброй ночи. И удачи вам на завтра.

Грэхем кивнул.

— Доброй ночи, сэр, — сказал он и снова сел в свое кресло, вытаскивая газету из кармана.

Почтовая бумага Ленокса была простой, белой, с напечатанным синим шрифтом его адресом вверху. Проснувшись на следующее утро, он взял такой лист с тумбочки у кровати и быстрым почерком написал: «Пруденс Смит не умела ни читать, ни писать» и без подписи вложил лист в конверт. На конверте он печатными буквами написал фамилию «Мак-Коннелл», а затем позвонил, призывая слугу, и поручил ему доставить письмо в дом доктора на Бонд-стрит.

Покончив с этим, он откинулся на подушки, протер глаза и посмотрел на часы. Половина восьмого. Придется поторопиться, чтобы успеть позавтракать с Барнардом.

Одеваясь, он вспоминал секунду потрясения, когда горничная леди Джейн мгновенно и безоговорочно перечеркнула предсмертную записку. Мысль об убийстве из вероятности стала неопровержимостью. В то же время, подумал он, предстоит заняться замкнутыми обитателями дома. Пятеро гостей и даже еще больше слуг. Хотя имеется открытое окно и ни разу не зажигавшаяся свеча, очень его смущавшая. Как часто свечи заменяются? Надо будет справиться у Грэхема. Или даже лучше: поручить Грэхему узнать это у кого-то из барнардовских слуг.

Странно, подумал он, его первое дело также включало свечу. Ему тогда было только двадцать два года, и он нанес визит соболезнования леди Деборе Марбери, доброй знакомой их семьи, после жестокого убийства ее единственного сына. Джон Марбери был найден застреленным у себя в клубе, упавшим грудью на стол, и леди Дебора не сомневалась, что к этому был причастен его друг Хокинс, который, по ее мнению, всегда дурно на него влиял.

Почерпнутые из газеты подробности, перемешанные с горем доброй знакомой его отца, мучили Ленокса. Мало-помалу он все глубже вгрызался в края этого дела, побывал в клубе, где убийство произошло (он тоже состоял там членом), наводил справки о Хокинсе. Чем больше он углублялся в расследование, тем более загадочным становилось случившееся. Хокинс выглядел непричастным. Так, Хокинс сидел за карточным столом напротив юного Джона Марбери, рана же указывала, что выстрел был произведен с крыши дома напротив.

Он разгадал тайну, осмотрев карточную комнату в клубе, где обнаружил укрытые за занавеской три полусгоревшие свечи и только чуть-чуть зажигавшуюся четвертую. Одна деталь, которая привела полицейских в недоумение: почему Хокинсу понадобились три свечи? Он объяснил, что иначе ему было бы трудно видеть свои карты, однако комната была прекрасно освещена и без них. Затем он поставил четвертую, и почти тут же пуля сразила Марбери. Четвертая свеча послужила сигналом. Одна-единственная свеча не подошла бы, так как ее слабое сияние невозможно было бы увидеть через улицу. Все свелось к карточным долгам. Если бы игра сложилась для него удачно, четвертая свеча так и осталась бы стоять под столом.

Ленокс анонимно отправил пачку листов со своими выводами в Скотланд-Ярд. Дело тут же завершилось, а Ленокс с той поры увлекся детективными расследованиями. Люди находили его только по устным рекомендациям. Он был дилетантом, а так как он работал бесплатно, не нуждаясь в гонорарах, то привлекал много бедных клиентов. С другой стороны, поскольку он принадлежал к одному из самых древних и почитаемых родов Англии, он также привлекал богатых и знатных, полагавшихся на его тактичность как человека их круга.

Что, собственно, навело его на эти мысли? Свеча…

Без десяти минут восемь он сел в свой экипаж. Грэхем выбежал из дома, чтобы перехватить его, и вручил ему только что доставленную записку. Она была от Мак-Коннелла.

Только один аптекарь в Лондоне продает bella indigo. На Ричард-стрит. Субъект по имени Джеремия Джонс.

Ленокс обдумал это известие, положил записку в карман и велел кучеру трогаться.

Утро было ясным, солнечным, но холодным, и снег все еще хрустел под ногами прохожих. Он подъехал к дому Барнарда в самом начале девятого и приветливо поздоровался с экономкой, хотя приветливость эта ничего ему не принесла.

В вестибюле оказался молодой человек, видимо, только-только окончивший университет — или еще не окончивший. На нем были очки, а волосы он носил чуть длиннее, чем большинство его ровесников. Но одет он был элегантно, в голубой утренний костюм с гвоздикой в петлице, и, несомненно, чувствовал себя здесь как дома.

— Как поживаете? — сказал молодой человек.

— Прекрасно, благодарю вас.

— Я Клод, гощу здесь у моего дяди, знаете ли.

— Счастлив познакомиться с вами, Клод. Я Чарльз Ленокс.

Они обменялись рукопожатием.

— Для меня это немыслимо ранний час, — сказал Клод.

— Уже больше восьми, — заметил Ленокс.

— Мне нравится это ваше «уже», будто восемь — час очень поздний.

— Для меня, должен признаться, он не ранний.

— А для меня чертовски ранний.

— Вы моложе.

— И пусть так остается навсегда. Однако мне надо повидать кое-кого по делу. Рад был познакомиться! — И юноша сбежал по ступенькам крыльца на улицу.

— Как и я, — сказал Ленокс и последовал за нетерпеливой экономкой в утреннюю столовую, примыкавшую к обеденному залу. Это была небольшая восьмиугольная, выходившая на задний сад комната, с круглым столом посередине, за которым сидел Джордж Барнард с почти пустой чашкой чая у локтя и разглядывал бледно-голубую орхидею.