Былое - Александр Дмитриевич Зятьков

на шутку. Не один генсек ушел с той поры, но их как и не было. Тогда же незнакомые люди падали друг к другу в объятия и плакали. В стране сократилась рождаемость, упала добыча угля, возникло ненадолго как бы всеобщее помешательство. Но все это прошло достаточно скоро, лишь саднила боль утраты. Несколько дней не проходило ощущение, что нас окружило мрачное облако. Но время всегда берет свое, прошел месяц, другой и хуже вроде не стало. Что-то там совершалось в верхах, колыхалась крона, а корни, как всегда, стояли на одном месте.

После этого все чаще стали упоминать фамилию Маленкова, Георгия Максимилиановича, вроде он стал на место Сталина, и где-то с полгода все его так и воспринимали. Потом Хрущев начал бороться за первенство в партии и правительстве, и это ему удалось. Помню, что о Маленкове отзывались одобрительно, он снизил налоги, списал недоимки, выступал за развитие легкой и пищевой промышленности. В нашей семье долго хранилась газета «Гудок», которую выписывали железнодорожники. В этой газете и во всех остальных центральных всю первую страницу занимал список товаров и услуг, на которые снижали цены, самый внушительный за все послевоенное время. Это было где-то в начале апреля. Потом, когда Хрущев занял высший государственный пост, снижений больше не было, он по-другому повел свою разрушительную политику, но до того крепка была страна, что почти десять лет прошло, когда в результате непродуманных и волюнтаристких действий цены на мясо-молочные продукты пришлось повысить на 25–30 процентов.

Каждому человеку памятно и дорого свое детство, воспоминания о нем остаются на всю жизнь. Многие писатели поведали о своем детстве, даже классики отдали свою дань. Не у всех оно было добрым и безоблачным, вспомнить хотя бы Горького, Гладкова и пронзительную повесть Алексея Свирского «Рыжик», но и там многие страницы окрашены доброй грустью о товарищах, играх, окружающих людях и природе.

Я хочу сказать, что большинство этих писателей родилось и выросло в Центральной России, на юге Империи, в северной столице и ближе к европейским государствам, т. е. в местах, имеющих многовековую и даже тысячелетнюю историю. Камни и мостовые городов, среднерусские реки и равнины, степи и леса помнили и нашествие Чингисхана, и набеги половцев и разные смутные времена. Там сама История с молоком матери входила в плоть и кровь живущих на этой земле. Там развивалась Россия, там проходили основные события, там расцветала культура. За Уральским хребтом всего этого не было. Только с похода Ермака в Сибирь начинается писаная история тех мест. Долгие годы там стояли небольшие остроги да строились каторжные поселения.

Где-то во второй половине XIX века, в царствование Александра III, а может и немного пораньше началось массовое переселение крестьян из Центральной России на Урал, в Зауралье, уже немного обжитые и далее, в Сибирь и Дальний Восток. Дело обстояло так. Население в деревнях, в стране росло, в губерниях Орловской, Тульской, Курской, других развивалась промышленность, строились заводы, шахты и рабочие поселки, пахотный клин уменьшался, земли для всех не хватало и чтобы избежать перенаселения, других негативных моментов, добровольцам было предложено перебраться на новые земли на весьма льготных условиях. Старики в деревне и на станции были прямыми потомками тех переселенцев, некоторые помнили, когда были мальчуганами, многонедельное путешествие в телеге из Орловской, к примеру, губернии в эти места. Царское правительство не скупилось в связи с этой затеей. Разумеется, и тогда процветало казнокрадство, об этом можно судить, читая Куприна, Гарина-Михайловского, Короленко, Мамина-Сибиряка.

Путешествие в телеге, можно представить, было долгим и утомительным. В конце XIX и в начале XX века строились железные дороги, проходившие на Урал и далее в Сибирь, до океана. Столыпину приписывается создание специальных «столыпинских» вагонов для перевозки заключенных, и которые после революции использовались на всю катушку, но позже нашлись источники, из которых следует, что вагоны эти предназначались в первую очередь для переселенцев. Там было предусмотрено расположение места и для нахождения семьи и для содержания животных и даже было где поместить копну сена и другие корма, и возможно, Столыпин, для которого слова о благополучии страны были не пустым сотрясением воздуха, в самом деле имел к этому какое-то отношение.

Уезжавшим обеспечивался переезд, обустройство на новом месте, давали деньги на обзаведение и на корову. Уезжали семьями и по нескольку дворов, были случаи, когда вся деревня целиком снималась с места. Были льготы с налогами, с воинской повинностью, что-то еще. Таким образом, убивались два зайца; сохранялся оптимальный состав населения в центральных губерниях и заселялись и крепли окраинные пределы России. В официальной истории об этом как-то глухо — как же, царизм заботился о своих подданных.

Немного событий, сравнительно, конечно, с бурной жизнью по ту сторону Урала прошло на этих просторах. Протянулась по югу Тобольской губернии железная дорога, вдоль нее катились ужасы гражданской войны, а в Отечественную в Сибири осело много разных заводов, которые успели вывезти из-под огня.

Это был сильный толчок в промышленном развитии Сибири. Но все это по городам, крупным и не очень, а глубинка жила едва ли не по канонам столетней давности, только разве во время антирелигиозной кампании по селам были порушены немногочисленные церкви и во время коллективизации клокотала еще деревня.

Жизнь постепенно налаживалась, строились новые дома, проводилось радио и электричество. На всех улицах слышался постоянный стук топоров. Каждый год снижались цены, я помню цены на школьные тетради. В1952 году тетрадь стоила 17 копеек, а потом 16,15; 14,13 и оставалась такой до денежной реформы 1961 года. Ощущалось большое народное удовлетворение. Исчезли очереди за хлебом, а еще не наступила целинная эпопея. Так было, скорее всего, в городах и рабочих поселках, а на селе было совсем другое. Но я пишу о том, что было в нашем поселке. Итак, очередей за хлебом не стало, но они были, если довериться моей памяти, года до 1954-го. В эти очереди я ходил года два, как немного подрос.

Хлеб давали по организациям. Наша станция являлась узловой, там были представлены все железнодорожные службы. На небольшой площади возле пакгауза стояло несколько разных контор, в них были выделены помещения для торговли хлебом и там работающим или членам их семей по спискам выдавался хлеб. Взрослые раз-другой получали хлеб вместе с пацанами, а потом продавщица нас уже знала. Придешь утром к своей конторе, а там стоит человек сорок. Подходишь к хвосту очереди, там постоянная бабулька, которая следила за порядком, вытаскивает из седой прядки за ухом химический карандаш и послюнив его, пишет на ладони номер.

Хлеб привозили в одно время, очередь продвигалась быстро. Затеешь какую-нибудь игру со сверстниками, а тебе вскоре