Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

нашей партии сказано, что каждый коммунист должен добросовестно выполнять свои обязанности и партийные поручения. Если коммунист заботится не о своих выгодах, а о престиже и чести родного предприятия, о праве каждого человека на жизнь красивую и устроенную, он обязательно будет честно относиться к порученному делу. Ведь наша жизнь зависит от нас самих. Вот и давайте браться за дело — каждый на своем рабочем месте. Тогда будет ощутим общий результат. Тогда мы сможем в короткий срок преодолеть отставание, вернуть долг стране и уже никогда не знать такого позора.

Сергей Тимофеевич обернулся к Марьенко:

— А ты, Афанасий, не обижайся на Ивана Толмачева. Может быть, по молодости и дерзковато говорил, но правильно. От тебя никто и не ждет решения технических проблем, на это есть инженеры, можно их привлечь, если в чем сам не разберешься. Мы лишь хотим от тебя принципиального, партийного отношения ко всему, что происходит в цехе... И кончай с проведением заседаний партбюро у Шумкова. Переходи в красный уголок. У себя в кабинете Ипполит Федорович — начальник, и ведет себя, как хозяин: то ему распорядиться нужно, то позвонить, то ответить на звонок... Никакого порядка. А в красном уголке он — просто член бюро, а ты секретарь, Улавливаешь? Кажется, незначительная деталь, а существенная.

Марьенко за все время так и не поднял головы — сутулился за столом, поводил плечами, будто им тесно в добротном, ладно сидящем на нем пиджаке. И его буйные кудри, только на висках слегка побитые сединой, свисали на лоб.

— Да, непривычно, как верно отметил Константин Александрович, пасти задних, — в завершении сказал Сергей Тимофеевич, — И стыдно, товарищи. Стыдно...

...Заседание продолжалось. Выступали члены парткома, активисты, приглашенные на этот большой совет — рабочие и инженеры, люди, горячо заинтересованные в дальнейшей судьбе своего предприятия, как частицы индустриального комплекса страны, Родины, чтобы их коллективная воля, мудрость, любовь, упорство, дерзость решением партийного органа проникли во все цехи, смены, бригады, дошли до сознания каждого труженика.

Работал партком — живое, беспокойное сердце завода.

15

Возвратилась с учебных сборов Аленка. Приехала неожиданно, не оповестив телеграммой. Ворвалась в дом шалая от радости--посвежевшая, обласканная теплыми ветрами, южным солнцем.

— Явилась, неугомон, — целуя дочку, с напускной суровостью сказал Сергей Тимофеевич.

Его оттеснила Анастасия Харлампиевна. Обнимала Аленку, словно ощупывала — цела ли? Облегченно вздохнула:

— Наконец-то...

— Успокоилась, — улыбнулся Сергей Тимофеевич, — Всех собрала под крылышко.

Обедали семьей, когда пришел со смены Ростислав, — не на кухне, а в зале, но-праздничному. Анастасию Харлампиевну просто нельзя было узнать, так преобразили ее приятные хлопоты. Она подавала на стол, подкладывала лучшие кусочки детям, то одного, то другого уговаривала съесть еще. Особенно Олегу докучала.

— С этой подготовкой к экзаменам он у нас совсем перевелся, — будто оправдывалась.

— Точно! — подхватила Алена. — Заплошал, Олежка, захирел. Не парень котенок облезший.

— Зато уж ты разъелась. — зная, как сестренка заботится о том, чтобы не пополнеть, хмуро отозвался Олег.

Алена засмеялась — настолько далеким от истины было утверждение Олега.

— Олег в своем репертуаре, — заметил Ростислав. — Извращать очевидное — его хобби...

Пока ребята пропирались, перекусила и Анастасия Харлампиевна. Потом смотрела на детей своих счастливыми глазами, слушала их оживленный разговор. Больше рассказывала Алена: о занятиях, тренировках, каком-то новом групповом прыжке, когда в свободном падении, не раскрывая парашютов, спортсмены управляют своим полетом, сближаются, берутся за руки, образуя замкнутый круг.

— Это что-то потрясающее, — возбужденно говорила Алена, — Раньше ведь мы просто падали, кувыркались в воздухе, пока не выдернешь кольцо и не зависнешь на стропах. Стропами же потом и регулируешь, куда тебе сесть. А теперь научились определенными телодвижениями распластываться и парить, как птицы!

— Ой, Аленка, Аленка!.. — запричитала Анастасия Харлампиевна, которая никак не могла привыкнуть к опасному увлечению дочери. — Пусть бы мальчишки и прыгали. Но тебе-то зачем? Никак не возьму в толк, откуда она у тебя, эта блажь.

— Сама же и приучила, — ввернул Сергей Тимофеевич. — Надо было раньше шлепки давать...

И все сразу поняли, что он имел в виду: об этом уже не раз рассказывала Анастасия Харлампиевна, как и о других случаях, приключавшихся с детьми, когда они были маленькими, — и смешных, и тех, которые в ту пору приносили немало волнений родителям. У Олежки, например, нет музыкального слуха, и, напевая, он ужасно фальшивит. Ему, как шутили домочадцы, медведь на ухо наступил. Мол, произошло это, когда, Олежка однажды потерялся в лесу во время сбора ягод... Потом, конечно, можно было шутить. Но в ту пору сколько пережили отец с матерью, пока его отыскали... И всегда вот такие рассказы воспринимались с живейшим интересом, еще более сближали, роднили семью.

Сергей Тимофеевич напомнил историю, касающуюся Аленки. Ростислав тотчас пристал к матери:

— Расскажи, мам! Расскажи!

— Да что ж рассказывать?.. Непоседой была Аленка. Бывало, усажу в кроватке, а сама на кухню — обед готовить. Вдруг слышу: бух об пол. И сразу: «Ва-а-а!» Бегу стремглав в спаленку, поднимаю. Как же, думаю, могла выпасть, если и спинки кровати, и боковинки высокие? Да и ходить ведь толком не умела — только-только на ножки стала. Ну, приголублю ее, успокою...

— Значит, вместо того чтобы наказать...

Анастасия Харлампиевна отмахнулась от мужа.

— Только займусь домашними делами, опять — бух!

— Как груша, — подсказала Алена, — Ты раньше, мам, говорила: «Как переспелая груша!».

— Ну да, — закивала Анастасия Харлампиевна. — Бух. «Ва-а-а!». Просто какое-то наказание.

— Потому что без парашюта, — глубокомысленно объяснил Олег.

Анастасия Харлампиевна укоризненно посмотрела на него и продолжала.

— Потом подсмотрела. Одеяльце я оставляла в кроватке. Сверну вчетверо и к спинке кладу. Так она сообразила: уцепится за боковинку, поднимется, протопает вдоль нее, взберется на одеяльце и вниз заглядывает. Вот такая любопытная. Смотрю — переваливается. Еле успела подхватить... Пришлось и одеяльце убирать.

— Вон какой стаж! — с подчеркнутой многозначительностью сказала героиня рассказа. — А ты, мам, спрашиваешь, откуда оно во мне?

— Я же говорю — сама приучила, — заговорщицки подмигнул ей Сергей Тимофеевич.

— А ну вас!.. — в сердцах отозвалась Анастасия Харлампиевна. Но ее возмущенный голос утонул в дружном смехе. И она тоже улыбнулась — Наверное, и в самом деле проглядела, Не раз, не два отшлепала бы...

— Выходит, «битие» определяет сознание? — заговорил Олег. — Между прочим, до сих пор считалось, что применять телесные наказания — значит растить рабов. А как известно: «Мы не ра-бы. Ра-бы не мы...» Или многолетняя работа на ниве просвещения внесла коррективы? Может быть, мазэ, это последнее слово