Четыре после полуночи - Стивен Кинг

Морт дважды перечитал письмо и разразился взрывообразными приступами хриплого хохота в пустом, к счастью, доме. Он вспомнил выражение «надорваться от смеха». Ему казалось, если он не перестанет хохотать, то у него лопнет живот и кишки вывалятся на пол. Морт готов был отравиться снотворным матери, а у него всего лишь осторожно пытаются вызнать, доволен ли он полиграфическим оформлением! Он ожидал прочитать, что его карьера бесславно закончилась, не успев начаться, а у него просят еще рассказов! Еще!

Он смеялся – буквально выл от хохота, пока надрывный смех не перешел в истерические рыдания. Сев на диван, Морт перечитал письмо Чарлза Палмера и заплакал. Он плакал, пока не засмеялся снова. Наконец Морт пошел к себе в комнату, лег, подоткнул подушки, как он любил, и заснул.

Он вышел сухим из воды. Это главное. Отделался испугом и больше никогда не совершал ничего подобного. Эта история произошла тысячу лет назад, отчего же она всплыла сейчас и лишила его покоя?

Морт не знал, но твердо решил перестать об этом думать.

– И немедленно, – сказал он пустой комнате и быстро подошел к кофеварке, стараясь не обращать внимания на раскалывавшую голову боль.

Ты знаешь, почему думаешь об этом именно сейчас.

– Заткнись, – бросил он непринужденным тоном, в меру весело… но руки дрожали, когда он взял «Сайлекс».

Кое-что нельзя скрывать вечно. Возможно, ты болен, Морт.

– Заткнись. Я тебя предупредил, – сказал он так, словно вел оживленную беседу.

Возможно, ты болен. Не исключено, что у тебя нервный сры…

– Заткнись! – закричал он, с силой швырнув «Сайлекс». Разминувшись с кухонным столом, кофеварка пролетела через всю комнату, переворачиваясь на лету, ударилась в стеклянную стену, разбилась и замертво упала на пол. На стеклянной стене появилась длинная серебристая трещина, змеившаяся до верха. Она начиналась там, куда попала кофеварка. Морт чувствовал себя как человек, у которого подобная трещина зигзагом проходит посередине мозга.

Но внутренний голос замолчал.

Морт флегматично прошел в спальню, взял будильник и вернулся в гостиную. На ходу он поставил звонок на пол-одиннадцатого. В десять тридцать он поедет на почту, заберет пакет «Федэкса» и спокойно примется за решение задачи, как избавиться от этого кошмара.

А пока он поспит.

Он будет спать на диване, где ему всегда лучше спится.

– У меня нет нервного срыва, – прошептал он тоненькому голосу, но тоненький голос не собирался спорить. Морт подумал, что, должно быть, напугал тоненький голос. Он на это надеялся, потому что этот голос не на шутку пугал его.

Отыскав глазами серебристую трещину в стеклянной стене, Морт отрешенно проследил за ней от начала до конца, вспоминая, как воспользовался универсальным ключом, подходившим ко всем замкам. Как в номере был полумрак, и мгновение его глаза привыкали к сумраку. Их голые плечи. Их испуганные глаза. Он кричал – после он не помнил что и не осмеливался спросить об этом у Эми. Видимо, нес с угрозой какой-то бред, судя по выражению их глаз.

Если у меня когда-нибудь и был нервный срыв, подумал Морт, глядя на равнодушную трещину, подобную равнодушной молнии и грому, так это тогда. Черт, письмо из «Ежеквартальника Аспена» ни в какое сравнение не шло с открытой дверью номера мотеля, где его жена с другим мужчиной, лощеным риелтором из занюханного городишки в Теннесси…

Морт закрыл глаза, а когда он их открыл, уже настойчиво кричал другой голос. Принадлежавший будильнику. Туман рассеялся, выглянуло солнце. Пора было ехать на почту.

По дороге он вдруг проникся уверенностью, что машина «Федерального экспресса» появилась и уехала… и Джульетт у окошка, выставив ненакрашенное лицо, разведет руками и покачает головой, извиняясь, что сегодня для него ничего нет. И доказательство исчезнет, как дым. Ощущение было иррациональным – Герб предусмотрительный человек, он не дает обещаний, которые не в состоянии выполнить, – но избавиться от опасений Морт не мог.

Он заставил себя выйти из машины и пройти целую тысячу миль от двери почты к окошку, где Джульетт Стокер разбирала почту.

Подойдя, он попытался заговорить, но не смог издать ни звука. Губы шевелились, но горло слишком пересохло. Взглянув на него, Джульетт отступила на шаг. У нее сделался встревоженный вид… впрочем, не такой встревоженный, как у Эми и Теда, когда в мотеле Морт, распахнув дверь, направил на них пистолет.

– Мистер Рейни, вам плохо?

Он кашлянул.

– Простите, Джульетт. Что-то горло перехватило на секунду.

– Вы очень бледный, – сказала она, и в ее голосе он услышал интонацию, с которой к нему обращались многие жители Тэшмора, – горделивую и отчасти раздраженно-покровительственную, будто он был ребенком-вундеркиндом, которому требовался особый уход и питание.

– Съел что-то не то вечером, наверное, – объяснил он. – От «Федерального экспресса» для меня есть что-нибудь?

– Нет, ничего.

Морт в отчаянии схватился за прилавок и на мгновение испугался, что вот-вот потеряет сознание, хотя почти сразу понял, что Джульетт сказала совсем не это.

– Простите?

Она уже отвернулась, демонстрируя ему свою крепкую деревенскую задницу, и, нагнувшись, перебирала бандероли на полу.

– Только один пакет, говорю, – отозвалась она, поворачиваясь, и толкнула к нему по прилавку большой конверт. Увидев обратный адрес – «ДЖЭК», Пенсильвания, – Морт ощутил, как по телу прошла волна облегчения. Будто холодная вода оросила пересохшее горло.

– Спасибо.

– Пожалуйста. Знаете, почтовое начальство будет брызгать кипятком, если узнает, что мы оставляем у себя частные бандероли «Федэкса»…

– Я очень вам благодарен, – сказал Морт. Теперь, когда журнал был его в руках, его охватило желание уйти, поскорее вернуться домой. Желание было невероятно сильным, почти непреодолимым. Морт не знал, почему, – до полудня оставался час с четвертью, но справиться с собой он не мог. В напряжении и замешательстве он даже думал дать Джульетт чаевых, чтобы она не болтала лишнего… но это заставит ее душу истинной янки возмутиться и запротестовать.

– Вы никому не скажете? – игриво попросила она.