Соловей - Кристин Ханна

– Меня зовут Вианна Мориак. Я из Карриво. – Она открыла сумочку, вытащила лист со списком. Положила на стол. – Некоторых еврейских детей удалось спасти, мсье. Мы укрыли их в аббатстве Святой Троицы, у матушки-настоятельницы Мари-Терезы. Я не знаю, где искать их родителей, не знаю, куда им податься. Кроме самого первого в списке. Ари де Шамплена я взяла к себе. И хочу отыскать его родителей.

– Девятнадцать человек, – проговорил старик.

– Не так много, я понимаю, но…

А он смотрел на нее так, словно она была не испуганной домохозяйкой, а какой-то героиней.

– Эти девятнадцать погибли бы в лагерях вместе со своими родителями, мадам.

– Как вы думаете, удастся найти их родных?

– Постараюсь, мадам. Но, к сожалению, большинство из этих детей наверняка сироты. Списки из концлагерей однообразны. Списки умерших. Мать погибла, отец погиб, родственников во Франции не осталось. Но все же им повезло, ведь не многим из детей удалось выжить. – Он устало провел рукой по волосам. – Я передам ваш список в Организацию спасения детей в Ницце. Они попытаются найти родных ваших подопечных. Спасибо, мадам.

Вианна подождала, но больше старик ничего не сказал. Они вышли из кабинета и снова смешались с толпой беженцев, узников и их родственников.

– Что дальше? – спросила Софи.

– Подождем, что скажут в Красном Кресте, – ответила Вианна.

Антуан показал на стену с фотографиями и именами:

– Давайте поищем там.

Они переглянулись, представив, как невыносимо больно будет рассматривать эти тысячи снимков, читать записки. И все же направились к стене.

Часа через два вернулась дама из Красного Креста.

– Мадам? Мне очень жаль, мадам, но Рашель и Марк де Шамплен числятся в списках погибших. Об Изабель Россиньоль нет никаких сведений.

Вианна едва не упала. Но справилась, отодвинула горе, чтобы пережить его позже, в одиночестве. Нальет бокал шампанского, сядет под старым тисом и вволю поболтает с подругой.

– Что значит – нет сведений? Никаких документов? Но я своими глазами видела, как ее уводили.

– Вам лучше вернуться домой и ждать сестру. – Дама ласково коснулась руки Вианны. – Не теряйте надежды. Еще не все лагеря освободили.

– Может, она нарочно прячется? – задумчиво спросила Софи.

– Совсем ты взрослая. – Вианна нежно погладила дочь по щеке, печально улыбнулась. – Знаешь, я горжусь этим, но вместе с тем это разбивает мне сердце.

– Пойдем. – Софи потянула мать за руку, и Вианна подчинилась. Сейчас она чувствовала себя больше ребенком, чем родителем.

Трясясь в вагоне третьего класса, Вианна смотрела на проплывающие за окном разбомбленные деревни. Антуан спал, привалившись к грязному стеклу.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Софи.

Вианна положила ладонь на округлившийся живот – легкий трепет в ответ, едва заметный толчок. Она взяла руку Софи. Девочка хотела было отдернуть, но мать не отпустила. Софи ощутила под ладонью движение, подняла взгляд на Вианну:

– Как ты можешь…

– Война всех нас изменила, Софи. Рашель… больше нет, и Даниэль стал твоим братом. Настоящим братом. А это дитя, он или она, неповинно ни в чем…

– Но как забыть? И я никогда не прощу.

– Любовь должна быть сильнее ненависти, иначе все было напрасно.

– Будем надеяться, что так, – вздохнула Софи, слишком уж серьезно для своих лет.

– Давай напоминать друг другу об этом, ладно? – Вианна погладила дочь по голове. – В тяжелые моменты. Мы должны поддерживать друг друга.

Перекличка все длилась и длилась. Ноги не держали. Но, осев на землю, она приказала себе остаться в живых, и с трудом поднялась.

Охранники с собаками шли вдоль строя, отбирая женщин для газовой камеры. Говорят, предстоит очередной переход. На этот раз в Маутхаузен, где на тяжелых работах умирают тысячи людей: советские военнопленные, евреи, пилоты союзников, политзаключенные. Говорят, никто из вошедших в эти ворота не выходит обратно.

Изабель закашлялась. Кровь брызнула на ладонь. Она торопливо вытерла ее о грязную одежду, пока охранник не заметил.

Грудь горела, голова разрывалась от боли. Она настолько погрузилась в боль, что пропустила момент, когда послышался звук моторов.

– Слышишь? – встрепенулась Мишлин.

Тревожная волна прокатилась по толпе заключенных. Но Изабель была сосредоточена на боли. Легкие жгло при каждом вдохе.

– Они уходят! – раздался голос.

– Изабель, гляди!

Сначала она не видела ничего, кроме яркого синего неба, деревьев и соседок по бараку. А потом заметила.

– Охрана! Их нет, – прохрипела она.

Ворота клацнули, распахнулись, и во двор хлынул поток грузовиков с американскими флагами; солдаты висели на бортах, сидели на капотах.

Американцы.

Колени у Изабель снова подогнулись.

– Ми…ш…лин, – прошептала она. – Мы… выжили.

Наступила весна, война неумолимо катилась к концу. Генерал Эйзенхауэр потребовал капитуляции. Американцы форсировали Рейн и вошли на территорию Германии. Союзники продвигались день за днем, освобождали узников концлагерей. Гитлер затаился в бункере.

А Изабель все не возвращалась.

Вианна нервно хлопнула крышкой почтового ящика:

– Она словно испарилась.

Антуан промолчал. Сколько уж недель они ищут Изабель. Вианна часами стоит в очереди к телефону, рассылает письма по госпиталям и разным организациям. На прошлой неделе вдвоем объезжали лагеря беженцев и перемещенных лиц, но все впустую. Нигде никакой информации об Изабель Россиньоль. Она словно исчезла с лица земли – с сотнями тысяч других.

Изабель могла выжить в лагере, но погибнуть буквально накануне прихода союзников. В лагере Берген-Бельзен союзников ждали груды еще теплых тел.

Чтобы никто не мог рассказать.

– Пойдем. – Антуан взял ее за руку.

Она больше не сжималась от его прикосновений, не вздрагивала, но и спокойствия тоже не ощущала. После его возвращения они почти не занимались любовью. Он говорил, что не хочет навредить ребенку, она соглашалась, но оба знали правду.

– У меня для тебя сюрприз. – Он с улыбкой повел ее на задний двор.

На фоне слепящей небесной лазури колыхался старый тис. За загородкой пищали и ковырялись в грязи цыплята.

Между тисом и какой-то железякой, которую Антуан, должно быть, отыскал в сарае, натянута старая простыня. Он подвел жену к стулу, стоявшему на каменных плитах. За годы отсутствия мужа меж каменными плитами вырос мох, и стул был неустойчив. Вианна осторожно села, ощущая, что в последнее время стала грузной и неповоротливой. Антуан улыбался радостно и немножко лукаво.