Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова - Борис Кипнис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«22 сентября. Поздравлял с праздником, желая чтоб царствовали 60 лет. – “Нет, буду без памяти, проживу еще лет 20…”» [1089].
Смысл разговора становится понятен, если учесть, что статс-секретарь поздравляет Екатерину II с днем ее коронования. Ей 60 лет, у нее новый молодой фаворит, и это придает ей сил. Вот что пишет Храповицкий днем раньше:
«Веселы и здоровы. За туалетом дивились, что 27 раз празднуют Коронование: все еще на памяти, и кажется, было недавно»[1090].
Именно в молодости была «сила» П. А. Зубова, и пока эта молодость действовала чарующе и возбуждающе на государыню, интриганы старались использовать это ее состояние в своих интересах.
И Салтыков, и Репнин принадлежали к «партии» сторонников цесаревича, настроенных пропрусски. Вкрадчивый Салтыков сумел в 1770-е г., состоя при Павле Петровиче, снискать его любовь, но при том не испортить себе карьеры. Он плавно «перетек» на пост главного воспитателя великих князей Александра и Константина, получил в 1788 г. управление Военным департаментом [1091], стал вице-президентом Военной коллегии, то есть забрал в руки большую власть и большое доверие. Пристроив же П. А. Зубова к государыне, он стал метить еще выше и деятельно думать, как укрепить будущее свое при преемнике Екатерины, кто бы он ни был.
Н. В. Репнин, если многоуважаемый читатель еще помнит, был племянником братьев Паниных, а значит, как и они, сторонником союза с Пруссией в рамках Северной системы графа Н. И. Панина. После того как Г. А. Потемкин в 1774 г. настоял на назначении против Пугачева Суворова вместо князя, Репнин затаил против них обоих недоброжелательство. Опытная же в делах политики Екатерина II вскоре вообще на год удалила его из России, послав в 1775 г. послом в Турцию[1092]. По возвращении же из Константинополя не получил он желанного поста командующего дивизией ни в Петербурге, ни в Москве: на этих постах Потемкин предпочел иметь А. В. Суворова. И в 1777 г. Репнин оказался наместником в Смоленске, а в 1778 г. и в Орле[1093], но не более того. Естественно, что нелюбовь честолюбца к Потемкину и Суворову только удвоилась. Даже успех, которого он добился в 1779 г. на Тешенском конгрессе, примиряя Пруссию с Австрийской империей, ничего кардинально не изменил. Конечно, князь стал андреевским кавалером и получил 3000 крепостных в Белоруссии, а от Фридриха II ему был прислан высший прусский орден Черного орла и портрет, осыпанный бриллиантами[1094]. Но императрица ни на шаг не приблизила его ко двору, сделав в 1781 г. генерал-губернатором Псковским и своим генерал-адъютантом[1095]. Князь был столь этим раздосадован, что в 1784 г. отправился в «путешествие в чужие края, как бы для отдохновения от трудов», как дипломатично написал Д. М. Бантыш-Каменский[1096]. Лишь война с Турцией, начавшаяся в 1787 г., «забрала» Репнина из Смоленска, и он в 1788 г. был уже в лагере под Очаковым. Очевидно, Потемкин предпочитал видеть его перед глазами, нежели за спиной. Крупными победами в последующие два года князь себя не ознаменовал. Но он умел выжидать и терпеть. И вот теперь, в феврале 1791 г., Потемкин, уезжая ко двору, назначил Репнина, как старшего из генерал-аншефов, начальствовать над своей армией. Князь понимал, что вторично такая возможность может ему и не представиться.
И он начал действовать, находясь вдалеке и потому оставаясь незаметным. Стержнем интриги решено было использовать Суворова. Репнин, судя по всему, предложил Н. И. Салтыкову разыгрывать друга полководцу, использовать его страстное желание извлечь дочь из Зимнего дворца, чтобы предложить «прекрасный» выход из щекотливой ситуации: выдать Суворочку замуж за своего сына, Дмитрия Салтыкова. Это резко усилило бы позиции полководца при дворе. Суворову внушили, что Платон Александрович стремится к благу Отечества в отличие от гордеца Потемкина, тешащего только свое самолюбие, и предложили устроить встречу с фаворитом, чтобы наш герой смог бы поговорить с ним по душам. Суворову сказали, что за измаильский подвиг заслуживает он большей награды, чем золотая медаль и чин подполковника гвардии: он достоин быть генерал-адъютантом императрицы. И полководец, не зная, что Потемкин и так предлагал государыне наградить своего подопечного этим званием, но она сама не захотела видеть его в этом качестве, попался в расставленные силки.
Все было представлено так, что это Потемкин был против его генерал-адъютантства. Надо отдать должное Репнину: он оказался хорошим психологом, ведь недаром же он почти 20 лет, не терпя Суворова, пристально наблюдал за ним, изучал его и выжидал возможности нанести удар.
Все произошло именно так, как было рассчитано. Устав постоянно быть подчиненным, ощущая себя вполне сложившимся полководцем, Суворов, которого оказалось достаточно лишь слегка подтолкнуть, сублимировал свое раздражение, свой страх за судьбу дочери на личность того, кто все эти годы покровительствовал ему, выдвигал и поддерживал его. Он встретился с Зубовым! Тот прекрасно сыграл свою роль: говорил мало, внимательно слушал, соглашался с изливавшим душу Суворовым, вздыхал об общественном благе, пожираемом всесильным Потемкиным. И это не домыслы, Суворов сам написал обо всем этом Зубову 30 июня 1791 г. из финского Вильминетранда, куда его теперь закинула, словно в насмешку, капризница судьба, после того как интрига, в которую завлекли его по простодушию, провалилась:
«Милостивый Государь мой Платон Александрович! Слетя с Олимпа, странствую я по каменной степи, обросшей лесом, который для меня освященный лог для гекатомба[1097] премудрому Земному Богу! Глас Его мне слышен. Он тот, что недавно в близости питал мою ревность, сладость Его рождает мне успехи. Окончательность в предмете, дабы скоряе мне иметь животворное утешение облобызать пыль Его владыческих стоп, повергнув себя пред Его Милосерднейшим покровом.
Ежечасно вспоминаю благосклонность Вашего Превосходительства и сию тихую нашу беседу, наполненную разума с приятностью чистосердечия, праводушия, дальновидных целей к общему благу…»[1098]