Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова - Борис Кипнис

Конечно, терять, искать и находить во сне дорогого человека, обезображенного горбом, да еще с измененными чертами лица, – фантасмагория, вызванная обостренным чувством тревоги. Но вот то, что отыскивает он дочь в присутствии Великого Гетмана, то есть Потемкина, известного своими распущенными нравами, да еще упоминание баронессы Мальтиц, гофмейстерины двора, руководящей фрейлинами и называемой в общественном мнении великосветской сводней, – это уже не фантасмагория, а огромный страх за невинность горячо любимой Суворочки. Заметим, что вирши резко направлены против того, кто еще недавно был его главным покровителем. Но об этом позже. Страх отдать Наташу под «попечение» Мальтиц толкал его писать достаточно открыто то, что он думает о придворных нравах:

Конечно, это написано Д. И. Хвостову, в чьей верности герой наш уверен, но кто может быть уверен в скромности почтовой бумаги? Уж не подобное ли полное откровенных мыслей и чувств письмо показал поверенный в его делах и очень близкий ему сотрудник П. Г. Корицкий фавориту П. А. Зубову? Об этом упоминает Суворов в письме Д. И. Хвостову от 30 июля 1792 г.:

Полководец был уверен, что ее содержание стало известно императрице и явилось причиной ее немилости. Может быть, там были язвительные отзывы о Потемкине, а не о ней? Ибо порицание своих и придворных нравов императрица еще менее была бы склонна прощать. Кто знает? Но само сравнение передачи дочери под надзор гофмейстерины с заточением и казнью в Бастилии – это уже очень большая дерзость. Но страх за дочь сильнее осторожности, и в очередном письме к Д. И. Хвостову полководец снова касается опасной темы:

Тут уже он переходит все границы разумного: с чужих слов подозревает в сводничестве и княгиню М. В. Барятинскую.

Он добился своего летом 1791 г., когда двор переехал в Царское Село, но дело получило такую огласку, что благорасположенный к Суворову подполковник Ф. В. Остен-Сакен, тот самый, которому он поручит выписать себе газеты и журналы на следующий 1792 г., пришлет ему вполне благоразумное письмо 11 августа:

Генерал наш вынужден уступить, хотя дух его по-прежнему в смятении, что видно из письма к Д. И. Хвостову от 20 августа:

Но более перечить воле судьбы и императрицы он не может, и в сентябре дочь начинает вновь появляться при дворе, но живет у Д. И. Хвостова – так надежнее. Об этом сказано и в письме к «племяннику» от 7 сентября:

Буря в стакане воды утихла, но мутный осадок и горький привкус остались.

Вторая ошибка. Она гораздо более прискорбна, чем первая: Суворов пошел в апреле 1791 г. против Потемкина. Придворные недруги фельдмаршала сумели оплести нашего полководца липкой паутиной лести и сыграть на его чувствах приверженности общественному благу. Главными деятелями коварной интриги были ловкие и хитроумные царедворцы, субъекты, изощрившиеся в искусстве наушничества, закулисных комбинаций, тонкие знатоки умения играть на человеческих слабостях и простодушии. Это знатные аристократы: граф Н. И. Салтыков и князь Н. В. Репнин. Не имея ни сил, ни мужества открыто вступить в единоборство за власть с князем Таврическим, они делали ставку на продвижение к императрице нового фаворита, своего «человечка». Таковым оказался молодой гвардейский офицер П. А. Зубов, страстный карьерист, которого Салтыков сумел протолкнуть на завидное место, опустевшее, когда ставленник Потемкина А. М. Дмитриев-Мамонов сам покинул Екатерину II. У Зубова не было никаких убеждений, кроме безграничного желания собственного преуспеяния. Но он умел приспосабливаться к тому, чьего покровительства доискивался, этим и был полезен интриганам. Малообразованный и ленивый, он пока что предпочитал молчать и внимательно слушать собеседников, производя на них этим очень хорошее впечатление. Постаревшей императрице казался он воплощением не только молодости, но и будущего, в котором ей хотелось еще пожить и «поработать». Это видно из диалога, зафиксированного А. В. Храповицким в своих записках: