XX век как жизнь. Воспоминания - Александр Бовин

В санатории много читал. В частности, изучил роман-эссе Владимира Алексеевича Чивилихина «Память». Роман подвиг меня написать письмо в редакцию «Литературной газеты». Письмо называлось: «Здесь „русский дух“?» Александр Борисович Чаковский его не опубликовал («по понятным причинам», сообщил он мне). По-моему, письмо не устарело.

В «Нашем современнике» публикуется роман-эссе В. Чивилихина «Память». Автор собрал интересный материал. Во всяком случае, я узнал много того, чего не знал раньше, — о людях и событиях. И люди, и события эти весьма различны. Первое впечатление: беспорядочная россыпь, произвольная смена пространств и времен. Но не так обстоит дело. Характер изложения, насколько я мог понять, подчинен одной идее — показать отечественную историю сквозь призму «истинно русской натуры».

Чтобы показать концепцию, которой руководствуется В. Чивилихин, приведу отрывок из разговора автора с «любознательным читателем».

«У Миклухо-Маклая, — сообщает автор, — есть кратчайшее афористичное высказывание о природе человеколюбия, издревле присущего нашему народу: „…русской натуре чужды не люди чужие, ей чужд эгоизм“».

И все же в этом афоризме Миклухо-Маклая, — сомневается читатель, — сквозит тенденция некоторой романтизации русских. Среди наших соотечественников, как и в любом другом народе, издревле встречалось немало натур эгоистичных, подлых, жестоких…

Простите, — признается автор, — я в погоне за краткостью невольно исказил мысль ученого; на самом деле он пишет: «Истинно русской натуре…» Истинно! А те люди, о которых говорите вы, русские по рождению, а не по духу…

«Опять „дух“? — вопрошает читатель. — Что это такое?»

Отвечая на этот вопрос «любознательного читателя», В. Чивилихин утверждает, что на эту тему «можно бы написать диссертацию». Он далее апеллирует к Пушкину: «Здесь русский дух…» Наконец, В. Чивилихин вспоминает о годах войны, о том, как ему в руки попал тогда дневник Толика Листопадова из Бахмача. В дневнике была такая запись: скоро ли придут те, что «и говорят по-нашему, и по духу наши!..».

Мне думается, что любой непредубежденный человек согласится: мальчик имел в виду отнюдь не «русский дух». Он ждал, он мечтал о том, когда придут советские солдаты, советские люди. Или солдаты-украинцы, солдаты-евреи, солдаты-узбеки и т. д. для него не наши «по духу»?

Удивительно, что В. Чивилихин не чувствует, что его аргумент находится почти на грани кощунства. Но — не чувствует. И делает вывод: «русский дух», о котором когда-то говорил Миклухо-Маклай, «а сейчас говорим мы с вами, — это, мне кажется, гуманистическая нравственная сущность нашего народа». Разумеется, если сущность нашего народа такова, она не могла не отразиться и на нашей истории. И действительно, под пером В. Чивилихина отечественная история выступает, пользуясь гегелевским языком, как воплощение «нравственной идеи», как собрание почти хрестоматийных примеров добронравия.

Так ли это? Поскольку диссертаций о «русском духе» не написано, давайте разбираться самостоятельно. Понятие «русский дух» могло бы иметь смысл в том случае, если с его помощью мы хотим выделить, подчеркнуть нечто специфическое, особенное, свойственное только русским. Но тут возникают неизбежные вопросы. А как быть, скажем, с поляками или китайцами? Как быть с арабами или французами? Как быть с другими народами? Логика В. Чивилихина требует лишить их нравственную «сущность» гуманистического начала. Другими словами, признать их изначально безнравственными, ибо какая же нравственность без гуманизма?

Возможно, В. Чивилихин не согласится с такой постановкой вопроса. Тогда он должен сказать, что, взывая к «русскому духу», он вовсе не собирался настаивать на исключительности русской натуры, что «гуманистическая нравственность» присуща и другим народам. Но если так, то в чем же разница между «русским духом» и «духами», допустим, греческим или украинским? Они, эти самые «духи», становятся тождественными, и поэтому каждый из них теряет право на самостоятельное существование.

А теперь — другое предположение. Предположим, В. Чивилихин, размышляя о «русском духе», хотел сказать нечто, — пусть в неуклюжей, наивной форме, — о том, что можно назвать русским национальным характером. При всей расплывчатости понятия «национальный характер» этнопсихологический подход сам по себе вполне правомерен. Но правомерна ли попытка ограничить русский национальный характер лишь одним измерением («гуманистическая нравственность»)? Формируясь на протяжении веков, эволюционируя под воздействием самых различных обстоятельств, этот характер не может не иметь сложной, противоречивой структуры, не может не включать в себя множество свойств, не все из которых должны вызывать умиление. «Нет одного национального характера, — пишет академик Д. С. Лихачев, — есть много характеров, особенно (но не исключительно) свойственных данной нации… Необходимо изучить эти характеры, а главное — те сочетания, в которые эти характеры входили, ибо человек не существует сам по себе… Это — „сообщество“ характеров и типов, и оно все время движется вместе с движением истории, при всей силе национальных традиций».

Однако В. Чивилихин освобождает себя от содержательного анализа, от исторического подхода и к нашей истории, и к нашему характеру. У него все предельно просто. Минусы он заносит в графу «русские по рождению», которые, оказывается, не «истинно» русские. А плюсы — в графу «русские по духу», которые, следовательно, русские в квадрате (происхождение помножим на дух). Даже как-то совестно серьезно возражать против такого вульгаризаторства. Слишком оно очевидно.

История русского народа чрезвычайно богата, многопланова и противоречива. Она знала взлеты и падения, гениев и злодеев. Великая история великого народа. И не надо пыжиться и становиться на цыпочки, чтобы доказать это.

Читая многие нынешние эссе, я, к сожалению, убеждаюсь, что проблема не устарела.

* * *

10 ноября — в Волынском. Мой непосредственный участок в докладе — группа «Б». Плюс, как всегда, общая редакция.

Крайне беспокоит всех положение в Польше. Устинов и Громыко настаивали на активном вмешательстве. Брежнев занимал гораздо более осторожную позицию.

В декабре перебираемся в Завидово. Докладчик требует резко сократить текст. Понятно — ему трудно говорить долго.

На столе по-прежнему пусто, «по-домашнему». Первое, второе и компот.

18 декабря умирает Косыгин. Об этом сообщают только 20-го, чтобы не омрачать день рождения Леонида Ильича. Именно 18-го ему вручают второй орден Октябрьской Революции. Ошибки учащаются…

В конце декабря попросили выступить на факультете журналистики Института международных отношений. Так сказать, повоспитывать молодежь…

«Опыт моей работы с молодежью, — сообщил я студентам, — крайне ограничен. Фактически он сводится к слабым попыткам воспитывать единственную дочь, которая сейчас сидит в этом зале и, видимо, ужасно переживает: не наговорил бы папа глупостей.

Когда я дома начинаю ее воспитывать, она предпочитает под каким-либо предлогом уйти в другую комнату. Но здесь моя задача облегчается тем, что уйти вам трудно. Сидит декан и все видит. Так что попробую.