XX век как жизнь. Воспоминания - Александр Бовин

Таким образом, происходящие в Китае перемены объективно ослабляют идеологические и политические предпосылки антисоветизма. Этот процесс тормозится понятной силой инерции, а также желанием, используя антисоветскую наживку, выудить на Западе как можно больше кредитов, техники, оружия и т. п. Но все-таки этот процесс идет. И чем дальше Китай будет втягиваться в модернизацию, тем очевиднее будет становиться, что советско-китайская конфронтация противоречит национальным интересам КНР.

Разумеется, нельзя исключать, что великодержавные, гегемонистские устремления и амбиции возьмут, как это не раз бывало, верх над соображениями политического рассудка. Вместе с тем нельзя исключать и иной, благоприятный для нас поворот событий. Более того. Необходимо активно, осторожно и умно подталкивать китайцев в этом направлении.

Пока же у меня создается впечатление, что вся наша пропагандистская машина работает на то, чтобы удержать китайское руководство на позициях антисоветизма. В самом деле. Все, что происходит в Китае, продолжает вызывать у нас неприязнь и раздражение. А ведь речь идет о залечивании ран, нанесенных Китаю „большим скачком“ и „культурной революцией“, о планах и деятельности, соответствующих потребностям китайского общества и интересам китайского народа. Со злорадством, часто в памфлетном стиле, мы пишем о политической борьбе внутри КПК. А ведь речь идет о преодолении сопротивления фанатичных последователей Мао, о преследовании тех, кто хочет вернуть старые времена. Мы высмеиваем, если не замалчиваем, ведущиеся в Китае идеологические кампании (о „критериях истины“ и т. п.). А ведь речь идет о попытках преодолеть догматизм, начетничество, слепое поклонение авторитету Мао.

Как это ни странно, но получается, что мы — вопреки своим собственным интересам — выступаем в защиту прежнего, маоистского Китая, прежних, маоистских порядков. Может ли такой характер пропаганды способствовать нормализации советско-китайских отношений? Скорее — наоборот. Не желая правильно оценить масштабы и характер перемен, происходящих в Китае, сохраняя прежнюю направленность и прежний тон пропаганды, мы помогаем тем силам, которые пытаются и будут пытаться заморозить Китай на антисоветских позициях.

Думается, что в сложившихся условиях целесообразно еще и еще раз продумать методы и стиль пропаганды, связанной с китайскими делами. Она должна быть более дифференцированной. Направление главного удара — внешняя политика Пекина, в особенности его авантюристические акции, его контакты с наиболее реакционными, милитаристскими элементами. В то же время вряд ли стоит подвергать сомнению право Китая утвердиться в качестве мировой державы. Тут ничего сделать нельзя (вспомним хотя бы историю с японо-китайским договором).

О внутренних делах Китая надо писать гораздо объективнее и спокойнее. Разве нам повредит, если мы скажем, что после многих лет хаоса и абсурдов Китай наконец-то нащупывает верный путь? Можно и нужно говорить о трудностях и противоречиях нынешнего Китая, но это должен быть серьезный, умный разговор, свободный от всякого злорадства. И если в Китае есть люди, ощущающие необходимость позитивных перемен в китайско-советских отношениях, то они получат дополнительные аргументы в пользу таких перемен.

Хуже, во всяком случае, для нас не будет. А может быть, будет лучше».

Не помню уже, как отреагировал Андропов. Его эксперты пели в унисон с Рахманиным. С моими статьями продолжалась волынка. Но время меняло позиции. И Андропов санкционировал мою поездку в Китай. Только вот заблокировал Делюсина (а мы вместе собирались). Думаю, что слишком толстым было досье на Делюсина…

* * *

10 ноября умер Леонид Ильич. 12 ноября пленум ЦК КПСС избрал генеральным секретарем Андропова.

Вокруг нового генсека сразу забушевали страсти. Свита, челядь всех рангов бурлили и пенились, пытаясь не лишиться насиженных и не очень пыльных мест.

Андропов решил иметь группу консультантов при секретариате ЦК. Кто главный? Андропов назначил Блатова. Что вконец расстроило Цуканова, который стал рядовым консультантом. Еще одним консультантом стал Шишлин. Других — не помню.

Продолжалось писание перешедших по наследству речей. В этот процесс энергично включились Горбачев и Долгих. Стали по-своему кроить и править, что вызвало шумный протест Арбатова. Я же загрустил и ушел в самоволку. 19 августа покинул Волынское. Но вечером меня нашел главный помощник Андропова Павел Павлович Лаптев. Я помнил его еще по отделу ЦК, где он тихонько занимался Албанией. Потом ушел вслед за Ю. В. в комитет и там быстро вырос. Лаптев велел быть у него завтра утром.

Был вызван и Арбатов. Сначала сидели над текстом (для пленума). Потом позвал Андропов. Изложу, по своей записи, основные темы разговора.

Соглашаться ли ему на председателя президиума Верховного Совета? Традиция давит. Есть плюсы с протокольной точки зрения — глава государства. Но что-то внутри сопротивляется. Рвутся Громыко и Черненко. Мы сказали — лучше не надо. Партия — одно. Советы — другое. А протокол приспособится. Хрущев не испытывал трудностей…

Есть проблема маршальских денег. Брежнев получал их. А он не хочет. Ну и не надо[20].

Федорчук и ситуация в КГБ. Федорчук мутит воду (зачем Солженицына выпустили, почему так много евреев получили разрешение на выезд; заменил в управлении связи всех людей и т. п.). «Володя не потянет» (это о Крючкове). «Чебрикова буду двигать» (движение кончилось 18 декабря, когда Чебриков заменил Федорчука, а Федорчука отправили в МВД).

Беда со Щелоковым. Куда его девать? Все отпихиваются. На руку, говорят, нечист (позже Щелоков и его жена застрелятся).

О своем «культе». Уже начинают махать кадилом. Дал команду Зимянину пресекать беспощадно.

О Цуканове. Черненко давит, не любит его, все хочет затереть куда-то. Тут мы с Арбатовым оживились. Поагитировали за Цуканова. Сказали, что Лукьянов был бы хорошим заведующим общим отделом, а Кручина — управляющим делами. Андропов завздыхал. От Боголюбова (нынешнего зав. общим отделом) пока трудно избавиться.

«Мелкие дела» (так он сказал) — буду настаивать, чтобы члены политбюро бывали на предприятиях, с людьми общались (тут я узнал свою записку), хотя не уверен, что удастся их отучить говорить без бумажки. Да и здесь, когда пленум, зачем на перерывах все прячутся в комнату президиума, надо быть в зале, говорить с товарищами.

Под занавес (а он не опускался почти два часа) спросил: как мы себя чувствуем, «уверенно ли». Ответили, что все нормально. Попросили, если можно, от текущих речей освободить. Арбатов в присущей ему манере сказал, что от речей уже «молоко в грудях киснет». Посмеялись. Андропов обещал послабление.

Вышли мы растерянные, в растрепанных чувствах. Разговор, степень откровенности — ну совсем не похоже на Андропова. А может быть, просто поговорить не с кем, душу излить… Ведь все смотрели на него только снизу вверх. Мы — тоже, но не только. Какие-то тонкие нити, связывавшие нас, не вписывались в общую иерархическую схему. Иногда это позволяло ему расстегнуть лишнюю пуговицу на мундире. Иногда, видимо, мешало, и он пытался рвать эти нити.