Проклятие Индигирки - Игорь Ковлер

– Копает, – кивнул Рощин.

– Сказочные места, удивительное время.

– Только вокруг Унакана до сих пор какие-то странности. – Перелыгин вдруг безотчетно уверился, что ничего у них не выйдет. Объяснить почему, он не мог. Для этого человека в дорогих очках все было в прошлом, в приятных воспоминаниях о молодости, о героических маршрутах, открытых россыпях, что в конце концов обернулось для страны десятками тонн золота. Он давно оправдал свое появление на земле, вписал свое имя в историю Золотой Реки и мог не обременять себя заботами.

– Да-да, – согласился Остаповский.

Слушая его, Перелыгин с тоскливой ясностью видел прошлое и будущее Унакана. Оба сценария несли родовые пятна своего времени. Месторождение сложное по залеганию, а началась война, терять годы на разведку не могли, готового решения, как ее проводить, не было. А главное – россыпи вокруг! После войны Остаповский с Данилой придумали способ разведки. По невероятному стечению обстоятельств схожий метод опробовали на Алдане, он с треском провалился, после чего их идея стала вовсе не проходной. Никто не стал выяснять, насколько соответствовали условия. А они не соответствовали. Риск противостоял риску, хотя смыслы их были разные и делили людей от Городка до Москвы на тех и этих.

– Косыгин на Чукотке не побоялся, – привел беспомощный аргумент Перелыгин.

– Ха-ха-ха, – раскатисто рассмеялся Остаповский. – Перелыгин заметил, что он всегда смеялся громко, театрально, особенно театрально у него выходило это «ха-ха-ха». – Другие времена были, другие люди, иной масштаб. С поворотом в науку придумано хорошо, мы в свое время не докумекали. Нобелевской премией тут не пахнет, хотя раздуть научный интерес, наверно, было можно. А сейчас – даже не думайте! – Остаповский опять громко расхохотался. – Нынче в моде ускорение, а что может немедленно ускорить наука? Она требует времени и надежности, ждать некогда, поэтому шарлатаны всех мастей плодятся, как кролики.

– Сто, а то и двести тонн на дороге не валяются, с ними и Госпремия неподалеку, – вставил Рощин. – А можно и не найти ни того, ни другого. Не жалко?

– Вы меня что ж, агитировать прибыли? – Остаповский прошелся по их лицам цепким взглядом. – Унакан у меня знаете где? – Он ткнул себя в грудь. – Поэтому меня агитировать не надо. Но я вам скажу то, что скажут любому. Первым делом спросят: где? Где эти сто, двести тонн? Если их нельзя пощупать – значит, их нет.

– Бред какой-то, – не выдержал Рощин. – Как можно их пощупать без разведки?

– Верно, – кивнул Остаповский, – пограничная ситуация. Ни туда, ни сюда, Великое стояние на Угре. Хотя, какое, к чертям, великое. Мышиная возня. Прошло, ребятки, время людей, готовых рисковать не ради себя. Никто вам не поможет. Всюду паралич, тишина, как перед сходом лавины. Мое слово ничего не решит. Его не услышат. Только хуже сделаю. Все помешались на нефти и газе. А Унаканом больше или меньше – плевать, не обеднеем. Летите, ребятки, обратно. Пусть Сороковов рискует.

– Есть идея разведать силами ГОКа, – сказал Рощин.

– Замечательно. Экспедиция останется в стороне, ГОК сунет старателей, те попрут по руде, возьмут свое и угомонятся. – Остаповский ухмыльнулся. – Все довольны, все смеются. – Он помолчал, грозно сверкнул взглядом. – За такое… Да, дела, ребятки.

– Сороковов рискнет, – сказал Перелыгин, – ему повышаться надо. Дороговато его должность встанет.

– Золото, ребятки, – с грустью сказал Остаповский, – может накормить многих, но губит одного. Мы это понимали, может, потому и выжили. Но все же он вас ко мне направил. Значит, варианты ищет. Не все так однозначно.

– Никому ничего не надо! – выйдя на улицу, психовал Рощин, рубя ребром ладони воздух в такт шагам. Его надежды рушились. – Пора тебе за дело браться. – Не задерживая шага, он мельком взглянул на Перелыгина.

– Ты плохо слушал? Разведки не будет, надо исходить из этого факта.

– Плевать! – Лицо Рощина покраснело. – Они свое отыграли! Им просто не хочется на пенсию, у них иллюзия востребованности. И хватит об этом! Ты определился, куда писать?

Перелыгину не нравилось, как Артем говорил об Остаповском. Что с того, что Василий Миронович уже не помощник, но это он с Вольским отыскал Унакан, он придумал хитрый способ разведки, он из «тех», кто если и не могли помешать Сороковову, то и менять свои взгляды не собирались.

Перелыгин сделал простое, но важное для себя открытие: Унакан не только противопоставил смыслы рисков, он стал еще испытанием прочности правил, сформулированных историей освоения Севера, в которой интересы государства всегда стояли на первом месте. Людей, думавших так, наверно, большинство, но одно дело – думать, а иное – принимать решение под давлением обстоятельств, которым во все времена убеждения приносились в жертву. Унакан – природный сундук, набитый золотом, – делил людей на тех, кто готов был плевать на правила, и тех, кто не хотел. В этой истории угадывалось приближение чего-то непонятного, необъяснимого.

Ему вспомнился разговор с бичом Мишей по прозвищу Прудон, которое тот получил за именование бичей масонами и склонность к философствованию, впрочем, на Золотой Реке бичи были сплошь философами. Беседовали они июньским днем на берегу, за стоящим на отшибе винно-водочным магазином. В тот раз на пустыре главный бич Городка дядя Боря, бывший капитан второго ранга, по кличке Кап-два, проводил построение. Оно случалось по мере накопления жалоб на нарушение концессий по сбору стеклотары, захват чужих «танков» на теплотрассах и прочих нарушений правил цивилизованного бытия, поэтому на него обязаны были явиться все.

Перелыгин давно хотел посмотреть построение, дядя Боря не возражал и поручил его пока заботам Прудона – тот числился в советниках и в процедуре не участвовал…

Дядя Боря погиб летом в год смерти Данилы.

Тогда, после очередного построения, бичи устроили на берегу выпивку. Заспорили: можно ли переплыть Золотую Реку? Нашелся желающий. Кто-то припомнил про бухту с тонким проводом неподалеку. Дядя Боря послал отмотать, сколько надо. Обвязали смельчака, и тот плюхнулся в темную ледяную воду. Течение уносило его все дальше, провода не хватило, он натянулся и выскользнул из рук.

По внезапно проснувшемуся инстинкту моряка дядя Боря кинулся спасать. Ближе к середине Реки он понял, что не догонит, да уже и не видел цели. Ему бы плыть к другому берегу, а он рванулся обратно. Но Река делала тут поворот, и быстрое течение, оттолкнувшись от берега, вновь вынесло его на середину фарватера. Давно не тренированные инстинкты подвели дядю Борю. Могучие его мышцы стали сжиматься от холода. Он почувствовал, как тонкая острая иголочка вошла и застряла в сердце. Привычно, заученно он перевернулся на спину, еще стараясь вдохнуть воздух, но тот больше не вдыхался, только рот делал порожние глотки. Лежа на спине, дядя Боря успел увидеть над собой синее небо с белыми облаками. Ему показалось, что он поднимается к ним навстречу и видит себя сверху, со стороны, удивляясь, каким легким оказалось его тело, плывущее в чистой лазури.