Проклятие Индигирки - Игорь Ковлер

– Слыхал, Тимоха?

– А чего Тимоха? Самим, что ли, в хомут лезть? Им не надо, а мы – давай. На Север не сачковать едут. На хрен тут сопли морозить без толку?

– Это ты в точку, Тимоха. Север – надежда страны. – Боцман шумно почесал нос – запахи в кабине щипали ноздри, не было мочи терпеть. – Надо везде, как у нас, сделать: пришел работать – подпиши договор на год, на три. Сачкуешь – за борт!

Уже прошли первый круг – все помощники по разу побывали в хлебосольной кабине. Разомлев, забросив карты, они делились впечатлениями от новогоднего гулянья, прикидывая, скоро ли опять позовут на бригадную скатерть-самобранку.

– Эх, – зевая, смачно потянулся Боцман, – закатиться бы сейчас к морю Черному, да с хорошенькой пеструшкой, да ощипать ее до последнего перышка!

– Околеет голышом-то, – тыкнул Петелин.

– Тимох, а ты когда с машины нырял, часом не простудился?

– Я-то! – не почувствовав подвоха, беспечно протянул ТТ. – Даже не кашлянул. Мне мороз по барабану.

– Все вам по барабану, – проворчал Боцман. – А сейчас слабо?

– Чего слабо? – уставился на него Тимофей.

– Голым до того экскаватора дойти, медленно, в печали.

– Мне слабо? – втянул голову в плечи ТТ. – Да я тише тебя пройду, факт. – Петля, время сечь будешь. Раздевайся, – скомандовал он, – посмотрим, у кого яйца раньше зазвенят.

– Нет! – покачал головой Боцман. – Петля тоже должен участвовать в «заплыве». Он бригадир, негоже ему отсиживаться. Вот и определим: кто лучший экипаж, а кому – на перековку. Кто парой с помощником раньше придет – тому второй миллион с Петлёй грузить.

– Сдурел, что ли? – отмахнулся было Петелин. – Всех в больницу уложить хочешь? Любка твоя узнает, такую вахту закатит, склянки отбивать замучаешься.

– Давай-давай, – непреклонно надавил Боцман, – зови эту «золотую» молодежь, счас поглядим – кто тут за перестройку, а кто примкнул по дурости. Форма одежды – шапка и валенки.

– Гы, – гоготнул ТТ, – без порток, что ли?

– А ты как думал? – не сдавался Боцман. – Баб нету. Первыми идут «старики».

Для лучшей видимости зажгли фары, направив их одна на другую. Яркий свет вспорол темноту, перемешанную с туманом. Внушительный треугольник между агрегатами горел неземным белесым светом. Разошлись парами по кабинам, прихватив термосы с чаем.

Первым выпало идти Тимофею. Он поругался, посетовал на судьбу, сунул босые ноги в собачьи унты, натянул посильнее на патлы шапку и, чувствуя, что она дальше натягиваться не желает, прихлопнул к макушке. Прикрыв широкой ладонью все, что ниже живота, испытывая неловкость, словно предстояло выйти на городскую улицу, полную знакомых, приоткрыл дверь кабины, примериваясь, не послать ли затею вместе с Боцманом подальше, пока не поздно. Но в кабине уже затрещала, захрипела рация. Послышался хрюкающий голос Петелина, сообщивший, что время пошло.

– Передай, чтоб с земли засекал, гад! – рявкнул ТТ помощнику. – У меня акклиматизация. – И, крякнув – эх, ёшки-матрёшки! – начал спускаться, как по лестнице космического корабля, на землю, похожую на лунный ландшафт, чувствуя, как его целиком заворачивают в простыню из наждака и начинают тереть.

Помощник Тимофея Игнат Шестаков, жилистый вертлявый парень лет двадцати семи, неотрывно следил за своим машинистом из кабины, непроизвольно подергивая плечами, тоскливо ожидая неотвратимо надвигающееся на него испытание, слабо надеясь, что ТТ вернется в теплую кабину, хватит у него ума не шляться нагишом по шестидесятиградусному морозу, и затеянная Боцманом нелепость прекратится. Игнат очень хотел, чтобы все повернулось именно так, в душе понимая – ТТ не отступит, даже окати его сейчас водой. Понимал и гордился силой характера ТТ, настраивая себя не задать стрекача по полигону. Они – экипаж! Должны быть как одно целое. А он обязан прикрыть спину своему командиру пусть и в такой дурацкой затее.

ТТ спустился с лестницы. Тело жгло. Тепло было только под рукой, прикрывавшей низ живота, но и туда сквозь пальцы стал проникать мороз. ТТ хотел было покрепче прижать руку, но вдруг, раззадоривая себя, ударил гулкими шлепками по ягодицам, зажал ладонью причинное место и зашагал, смешно поднимая мигом покрасневшие колени.

– Ишь, как по заднице-то себя отходил, – заржал Боцман. – Будто гусь крыльями. Налей ему и, смотри у меня, чтоб плелся, как груженый сухогруз, – пригрозил он помощнику, стягивая ватные штаны…

Пухов, Тамара, Перелыгин и Денис наблюдали, как голый мужик в унтах и шапке неторопливо прошагал по полигону, словно архангел в освещенном белесом пространстве, поднялся в кабину, из нее навстречу ему вышел другой голый мужик, который спустился вниз и двинулся к третьему экскаватору.

Машина стояла у самого края котлована, где дорога начинала пологий спуск. Пухов почуял что-то неладное. Сейчас он молча наблюдал за фантастическим представлением, пытаясь понять смысл происходящего и что делать. Тамара, из деликатности не выказывая интереса, поглядывала из-за плеча Пухова в ветровое стекло. Перелыгин с Денисом тихо давились от смеха.

Вот и второй архангел поднялся по лестнице в кабину, а ему навстречу вышел третий – Перелыгин узнал в нем Петелина.

– Ну-ка поехали! – скомандовал Пухов. – Пока эти моржи сухопутные нам коллективный показ не устроили.

Машина ринулась вниз, ее заметил Игнат Шестаков и дал мощный гудок. Услышав сигнал, Петелин оглянулся и кинулся назад к лестнице, неуклюже вбежал по ней, сверкнув голым задом, исчез в кабине.

Началась паника – одежда Боцмана осталась в его экскаваторе, но там сейчас был Тимоха и уже, как по тревоге, натягивал его тельняшку и штаны. В экскаваторе Петелина надеть было нечего, поскольку бригадир впрыгнул в собственные штаны сразу двумя ногами. Боцману достались лишь петелинские трусы и свитер. Натянув их, он с криком «полундра!» скатился по лестнице и метнулся к машине ТТ, сообразив, что надо именно туда.

Пухов попросил Перелыгина и Тамару побыть в машине, а сам прошелся вдоль агрегата, оглядел забой, усмехнулся, заметив рыбу и бутылки на гусеницах.

И Перелыгин, и Тамара, и экскаваторщики, наблюдавшие за директором, разгуливающим по полигону, были бы сильно удивлены мыслями, занимавшими его в эту минуту.

А Пухов вспоминал, как осенью двадцать лет назад он получил известие о прибытии груза и пошел один под вечер на базу, охраняемую дедом Толей. Переходя по льду реку, он принял в темноте черную полоску открытой воды за галечную косу, прыгнув на нее со льда. Была сильная пурга, мороз ночью уже опускался ниже тридцати, до базы оставалось три километра. Выбравшись из воды, Пухов побежал, сбрасывая на ходу одежду. Наверно, он не добежал бы и погиб бы по собственной дурости, но его подобрал дед Толя, ходивший проверять заячьи петли. Всю ночь он растирал Пухова медвежьим жиром, отпаивал спиртом с горячим чаем и спас его не только от смерти, но и от обыкновенной простуды. А утром отправил на лохматой якутской лошадке обратно на участок геолого-разведочной партии, где он оказался три месяца назад, сразу после института.