Крошка Доррит. Книга вторая - «Богатство» - Чарльз Диккенс

Ибо к этому времени стало уже известно, чтонедуг покойного мистера Мердла следовало назвать Мошенничеством и Воровством.Он, предмет всеобщей лести и поклонения, желанный гость за столом у первыхлюдей в государстве, украшение великосветских салонов их жен, он, который легковходил в круг самых избранных, обуздывал аристократическую спесь, торговался затитул с главой Министерства Волокиты, он, покровитель покровителей, за десятьили пятнадцать лет удостоенный больших почестей, чем за два столетия былооказано в Англии всем мирным радетелям о народном благе и всем светилам Науки иИскусства, со всеми их творениями, он, ослепительное чудо нашего времени, новаязвезда, указывавшая путь волхвам с дарами, пока она не закатилась над мраморнойванной, в которой лежала падаль, — был попросту величайшим Мошенником и Вором,когда-либо ухитрившимся избегнуть виселицы.

Торопливые шаги и прерывистый храп возвестилио приближении мистера Панкса, и через минуту последний ворвался в конторуАртура Кленнэма. Дознание пришло к концу, письмо стало достоянием гласности,банк лопнул, прочие соломенные постройки запылали и обратились в кучу пепла.Прославленный пиратский корабль взлетел на воздух вместе с целой флотилиейразличных судов и суденышек, и море было усеяно следами крушения — там и сямдогорали остовы кораблей, взрывались пороховые бочки, сами собой стрелялипушки, вдребезги разнося друзей и приспешников, утопающие хватались за обломкиснастей, изнемогшие пловцы боролись с волнами, и вокруг всплывших трупов ужешныряли акулы.

От порядка и деловитости, всегда царивших вконторе Кленнэма, не осталось ровно ничего. Повсюду валялись нераспечатанныеписьма, неразобранные счета и документы, а сам хозяин праздно стоял посредиэтих знаков иссякшей энергии и рухнувших надежд, облокотясь на свою конторку иуронив голову на руки.

Мистер Панкс, ворвавшись в комнату, при видеего так и замер. В следующее мгновение локти мистера Панкса уже были наконторке, а голова мистера Панкса уже была опущена на руки; и несколько минутони оставались так, оба безмолвные и неподвижные, разделенные лишь конторкою.

Мистер Панкс первым поднял голову и заговорил:

— Это я вас втянул, мистер Кленнэм. Я виноват.Кляните меня, как хотите. Я себя еще и не так кляну. Я еще и не тогозаслуживаю.

— Ах, Панкс, Панкс! — отозвался Кленнэм. — Чтоговорить понапрасну. А я сам чего заслуживаю?

— Лучшей участи, — сказал Панкс.

— Я, — продолжал Кленнэм, не слушая его, — я,разоривший своего компаньона! Панкс, Панкс, ведь я разорил Дойса! Честного,неутомимого труженика, который всю свою жизнь работал, не зная ни отдыха, нисрока; который испытал столько горьких неудач, и не поддался им, не очерствел,не разочаровался в жизни; которого я так любил, так надеялся быть ему добрым ипреданным помощником, — и вот я своими руками разорил его — навлек на негопозор и бесчестье — разорил его, разорил!

Страдания, которые ему причиняла эта мысль,были так велики, что Панкс, не будучи в силах глядеть на столь горестноезрелище, вцепился себе в волосы и стал выдирать их.

— Браните же меня! — воскликнул Панкс. —Браните меня, сэр, или я за себя не ручаюсь! Назовите меня дураком, мерзавцем!Скажите: осел! где была твоя голова? Скотина! куда тебя понесло? Не стесняйтесьсо мною. Обругайте меня как следует! — Произнося эти слова, мистер Панкс самымжестоким и беспощадным образом рвал на себе волосы.

— Если бы вы не поддались этой злосчастной мании,Панкс, — сказал Кленнэм, больше с состраданием, нежели с сердцем, — было быгораздо лучше для вас и гораздо лучше для меня.

— Еще, сэр! — вскричал Панкс, скрежеща зубамив запоздалом раскаянии. — Так, так, еще!

— Если бы вы не занялись этими проклятымирасчетами и не подсчитали все с такой устрашающей точностью, — простоналКленнэм, — было бы гораздо лучше для вас, Панкс, и гораздо лучше для меня.

— Еще, сэр! — воскликнул Панкс, отпустив своюшевелюру. — Еще, еще!

Но Кленнэм, видя, что отчаяние Панксапонемногу ослабевает, решил этим ограничиться и только добавил, крепко пожавему руку:

— Слепец вел слепца, Панкс! Слепец вел слепца!Но Дойс, Дойс, Дойс, бедный мой компаньон! — И он снова упал головой наконторку.

Панкс, как прежде, последовал его примеру и,как прежде, первым прервал затянувшуюся паузу:

— Я ни на минуту не прилег, сэр, с тех пор какуслышал об этом. Весь город избегал в надежде хоть что-нибудь вытащить из огня.Где там! Все пропало! Все пошло прахом!

— Знаю, — отвечал Кленнэм. — Слишком хорошознаю.

Новая пауза была заполнена стоном мистераПанкса, шедшим, казалось, из самых глубин его существа.

— И ведь как раз вчера, Панкс, — сказал Артур,— как раз вчера, в понедельник, я твердо решился продать все и развязаться сэтим делом.

— О себе я этого сказать не могу, сэр, —отвечал Панкс. — Но удивительно, от скольких людей я уже слышал, что онисобирались продать вчера — не сегодня, не завтра, и ни в другой любой изтрехсот шестидесяти пяти дней, а именно вчера.

Его сопенье и фырканье, всегда производившиекомический эффект, на этот раз звучали трагически, как рыдания, и весь он,грязный, растерзанный, замызганный с головы до ног, мог сойти за живоевоплощение Горя, если бы только грязь позволила разглядеть его черты.

— Мистер Кленнэм, вы вложили в эти акции… все?— Нелегко было ему переступить через это многоточие, и еще трудней — произнестипоследнее слово.

— Все.

Мистер Панкс снова вцепился в свою проволочнуюшевелюру и так рванул, что клочья волос остались у него в руках. Он посмотрелна них с остервенением и сунул в карман.

— Я знаю, как мне быть, — сказал Кленнэм,смахнув две-три слезинки, катившиеся по его лицу, — и начну действовать сегодняже. Те ничтожные меры, которые в моих силах принять, должны бытьбезотлагательно приняты. Я должен спасти доброе имя моего несчастногокомпаньона. Себе я не оставлю ничего. Я передам нашим кредиторам полномочия,которыми так злоупотребил, и буду работать до конца своих дней, чтобы хотяотчасти возместить ущерб, причиненный моей ошибкой — или моим преступлением.

— Неужели нет никакой возможности выкрутиться,сэр?