Главный бой - Юрий Никитин

Дорога пошла вверх, ветер стал холоднее. Леся с изумлениемувидела, что по сторонам среди зелени мелькают каменные стены. Кони началивсхрапывать, бока в мыле. Однажды подниматься пришлось настолько круто, чтоДобрыня соскочил на землю и, держа коня в поводу, побежал… не пошел, а побежал!

Леся решила, что глупо, если и она вот так, это мужчинамдозволены любые дурости, до старости дети, а ее конь не тащит гору железа, нехрипит…

Потом деревья поредели, только кусты торчали из трещин, адорога поднималась все выше, превратилась в тропку. Добрыня то садился на коня,то слезал, вел в поводу. Теперь и Лесе пришлось сойти на землю, дорожканастолько узкая вдоль стены, что не протиснуться верхом, а с другойстороны — обрыв, где далеко-далеко виднеется зеленая долина, а крохотныедеревья смотрятся как трава.

Из каменных щелей пугливо выглядывали странные цветы,удивительно чистые, неяркие, но Лесе сразу захотелось соскочить с коня инарвать целую охапку. Похоже, сюда попадали на лапах птиц многие семена, ноиные погибали сразу, другие подолгу ждали дождя, да и потом редкому удавалосьзацепиться на голых камнях, однако сейчас из каждой щели на нее смотрятнеброские алые цветы, иногда голубые, редко — лиловые, но все удивительночистые, чем-то напоминающие снежные вершины…

Когда приблизились к перевалу, Добрыня отпустил повод,задрал голову. Из немыслимой выси донеслись странные звуки, то курлыкающие, тословно зов далеких труб. Летели журавлиные косяки, гуси, утки, всякая мелочь.Леся удивленно косилась на витязя, который вдруг потемнел лицом, заскрежеталзубами. У него был такой вид, словно заболело сердце от недостижимости тогоптичьего мира.

На самом перевале Добрыня натянул повод. Земля под конскимикопытами чернее, чем рядом, видны головешки. На каменной стене закопченныйслед. Чуть дальше — белые человеческие кости. Некоторые перерублены, надругих глубокие зарубки.

— Что же здесь было?.. — прошептала Леся.

Глаза ее округлились. Добрыня поморщился. Дура, здесь то жесамое, что и везде. Мир усеян человеческими костями. Хотя здесь тихо, дажептицы щебечут непотревоженно. Прямо по камню сверху пробежала белка, сердитозацокала сверху, кинула не то сосновой шишкой, не то камешком.

— Сердитая какая, — прошептала Леся.

— Жди здесь, — произнес Добрыня вполголоса. —Что-то мне здесь не нравится.

С коня соскочил как легкая лень, неслышно скользнул вдольстены, даже птичий щебет не оборвался, словно не огромный человек прошел, акрохотный муравьишко пробежал.

Боги, и это он умеет, подумала Леся тоскливо. Ничем его неудивишь. Наверняка и любую птицу подшибет из ее лука, если захочет взять вруки…

Дорога с перевала пошла не круто, но сразу же расширилась,каменная стена отступила, с обеих сторон деревья настолько кряжистые и густые,словно он не на горном перевале, а в родном лесу.

И все же он скользил между деревьями настороженно,вслушиваясь и всматриваясь во все тени, блики. Солнечные лучи уже пронизываюткроны, ветер шевелит ветки, по земле танцующе двигаются ажурные тени. Всепризнаки, способные обмануть даже бывалого охотника, говорят, что все мирно,никто не затаился за деревьями, за валежинами, за вывороченными пнями. Никто заним не следит, не целится из лука… Но он давно прошел охотничество, после чегоне раз висел, раненный, над пропастью, падал с крыш, срывался в бездны, прыгалс бортов корабля, перепрыгивал с башни на башню… За эти годы выработалось еще иособое чутье на опасность, которого нет у охотника, но есть… у дичи.

Ноги несли вперед все медленнее. В голове промелькнулапредостерегающая мысль: а почему вспомнил о том, как падал, срывался, катился,прыгал? Не потому ли…

Он остановился, однако земля под ногами уже подалась вниз.Затрещало, деревья справа и слева метнулись вверх… Желудок подпрыгнул, закупорилгорло. Свет остался вверху, а он падал в каменную яму, сбоку толкнуло,оцарапало руку. Он чувствовал, что уже скользит по наклонной стене, но падениене замедляется…

Не это ли, мелькнуло в голове, то самое? Которое страшное иунизительное? Умереть в земляной яме от голода и жажды?

Снизу ударило сильно и жестко. Ему показалось, чтопереломаны все кости. Свет померк, на какое-то время рухнул в беспамятство, аочнулся, когда сильные руки схватили за плечи. Его били, тащили, выворачивалируки. Почти сразу зажглись незримые светильники. Свет, болезненно яркий, ударилпо глазам с силой бронированного кулака.

Чужие руки перестали сжимать плечи. Он ошеломленноогляделся. Руки скованы массивной цепью, на ногах цепи такие же толстые, ими бытолько корабли крепить к береговым столбам в Царьграде. Под ногами рыхлаяземля, но чувствуется близость каменных плит.

В голове тяжелый гул, будто медленно вращались массивныежернова. Смутно чувствовал, что куда-то тащили, пинали, мелькали человеческиелица, звериные хари, слышался сильный затхлый запах прелого дерева…

Тяжелые цепи громыхали при каждом шаге. Каменные плитынаконец выступили из-под слоя земли, отзывались сухим треском, под ногамипроскакивали крохотные злые искорки. Вдоль стен неподвижные люди с оружием,почти неотличимые от таких же серых стен. Почему-то все вдвое короченормального мужчины, а ему так и вовсе макушкой разве что до пряжки пояса, номассивные, широкие, кряжистые как пни…

Впереди раскрылось пространство, свет падал на высокий трон.Перед троном на столике из чистого золота блестит широкий кубок, тоже иззолота, украшенный красными камешками. Свет подсвечивал сзади, Добрыня не сумелразличить лицо сидящего на троне. В голове все еще шум, грохот, мысли путаются.Он пытался вспомнить, как провалился в странную яму, затем удар, цепи, этистранные низкорослые… а, так это те подземные рудокопы, что выходят наверхтолько по ночам, а днем… ну разве что в очень дождливую погоду, когда дажелесные звери прячутся в норах! А это… это их владыка?

— Я полагал, — сказал он мрачно, — чтоподземными рудокопами правит женщина.

Человек на троне пошевелился, свет наконец упал на егоширокое мясистое лицо. В плечах почти не уступал Добрыне, руки толстые, как иноги, только туловище слишком короткое.

Голос от трона прозвучал холодный, как гора на ледяномветру:

— Она правит только Медной Горой. А я правлю всемигорами. И всем, что живет в горах или под ними. Ты вторгся…

— Я провалился, — бросил Добрыня. — И думаю,что эта яма была не случайной. Если бы только для вылазок наверх, запрятали былучше.

Повелитель горных рудокопов бросил так же холодно:

— Ты не о том говоришь. Ты должен упасть на колени ипросить пощады, жалкая тварь! Ты в полной моей власти!

Добрыня повел плечами. Цепи загремели, из стражников кто-тозлорадно хихикнул.

— Я в своей власти, — ответил он спокойно,уверенно, даже сам удивился той уверенности, что звучала в его голосе. —Ты даже не представляешь, существо, насколько я сам хозяин!