Главный бой - Юрий Никитин

Спархий видел, как базилевс на глазах оживает. Бледные щекиснова порозовели, в глазах появился блеск, а нос стал хищным, как у большойопасной птицы. Что ж, даже поражение можно обратить в победу. Империя простоялатысячу лет. Если удастся сломить Русь, то стоять будет вообще вечно. И вечноправить миром.

— Мне отправиться в Киев?

— Нет, — сказал базилевс живо. — Я прямосейчас напишу письма! Завтра ты выступишь с большим караваном. Отвезешь хануОтроку в дар от империи золото, богатые подарки, заверишь в нашей дружбе. Стобой будет две сотни верблюдов, доверху нагруженных оружием. Ведь навернякаосновная масса была потеряла под Киевом… Кроме того, на то золото, котороеполучит Отрок, можно закупить оружия на две такие орды, что потерпелипоражение!

Спархий поклонился:

— Я все выполню.

— Иди, — разрешил базилевс. — Завтра тебепредстоит долгий путь.

Волчий Хвост, израненный, перевязанный так, что лишь одинглаз смотрел из-под повязок, в седле, однако, держался без посторонней помощи.Глаза блестели как у молодого кота, его коня водили под узду, а с седла воеводапокрикивал, воеводил. При виде князя воскликнул с удивлением:

— Не могу понять, как это Добрыня сумел столько народунапобеждать!

Владимир поморщился:

— Придержи язык, воевода. Мне сдается, что не всездесь… одолетые в честном поединке. Вон, к примеру, герой с летающим топором,который Добрыне не уступит ни в силе, ни в доблести, ни в чести. Ну, так мнекажется. Никто его не обязывал, понял?..

— А чего же он здесь?

— Его спроси, — посоветовал Владимир. — Но онсам пришел и с собой привел крепких парней, каких свет не видывал. То ли братьев,то ли всю родню, то ли собственную дружину… И тоже говорил о встрече сДобрыней.

Волчий Хвост смотрел жадными глазами на рослых богатырей,страшных обликом, величавых как львы, потирал руки с видом собственника:

— Это уже какое-то восполнение потерь…

Владимир вытер со лба кровь, покачал головой:

— Нет. Нехорошо так. Я Добрыню знаю. Поступим так, какон поступил бы…

Голос великого князя на миг пресекся, темная туча набежалана чело.

Волчий Хвост смотрел с недоумением.

— Ты говоришь так, как будто уже навек с нимпопрощался!

— Еще свидимся, — ответил Владимир, но не сталуточнять, на каком свете. — Объяви всем, кто пришел как пленник Добрыни… исражался за Киев… Именем Добрыни я освобождаю их от слова! Пусть возвращаются всвои пределы с честью.

Волчий Хвост сказал поспешно:

— Нет, сперва на княжий пир! Угостить всех, золотаотсыпать без меры, наплести про их подвиги… Глядишь, какой-то дурень раскиснетот похвал и останется. Еще Забава пусть оденется этой… восточной, пройдетсяразок-другой через палату. Еще пара дурней клюнет. Герои — они честные, ноне… гм… Эй, Макаш!.. Хотя нет, воеводствуй здесь, лучше Претич… Раскрой княжьюсокровищницу, если князь доверит. А золота позволяй брать столько, сколькосмогут унести. И намекни, что у нас еще десять раз по столько в тайныхподвалах. Мол, будет чем платить и дальше.

Вечно хмурый Макаш сказал обеспокоенно:

— Все растащат!

Волчий Хвост посмотрел на великого князя. Лицо Владимирастало жестким, хотя голос звучал весело:

— Горе побежденным! Война должна кормить сама себя. Кток нам пришел за шерстью — вернется стриженным! Еще и пастбища заберем. Такчто золота у нас прибудет. А пленных завтра же продать рахдонитам. Неча такуюорду кормить.

— А ханов?

Владимир на миг призадумался.

— Придумаем. А пока посади их в цепях… да потяжелее, назаднем дворе. Прямо на землю. И прикуй к стене. Да чтоб цепи покороче!

Волчий Хвост предложил деловито:

— Тогда со стороны конюшни? Там солнце печет какугорелое. И воды им не давать… И не кормить, понятно.

— Делай, — кивнул Владимир. — Пусть сидят. Апотом придумаем, как их исказнить полютее. Чтоб другие трижды подумали, преждечем пробовать копьем наши рубежи!

Из соседних сел и весей набежал народ, всюду стучали топоры,пахло сосновой щепой, смолой, стружками. Прямо на улицах развели костры, там вкотлах варилось мясо, на огромных вертелах жарили целиком быков, хлебопекиработали и ночами, а хлеб развозили по строительным артелям.

Город спешно отстраивался. За день подняли городскую стену,взялись за дома, терема, сгоревшие оружейные, кузницы. Владимир велел щедроплатить всем плотникам и столярам. По случаю победы над ворогом снял вину сбеглых и виновных, те явились тут же, будто ждали под окном. Оказалось, всебились в ополчении, не раскрывая своих имен.

Скрипели телеги, в раскрытые врата города со всех сторонвезли бревна. Прямо на улицах обтесывали, подгоняли, терема быстро поднималисьеще краше. Владимир подумал с хмурым удовлетворением, что каменную крепостьвзять труднее, но зато потом, если отстраивать, вовсе за год не отстроишь. Аздесь уже на третий день после последнего сражения город как умытый дождем,чистый и красочный, светло украшенный, ни следа от пожаров, кровавой бойни…

Владимир носился по городу, исхудал, глаза горели, и толькона третий день, вернувшись в терем, сбросил плащ на руку набежавшего отрока,поинтересовался:

— Ну, как там наши семеро?

На крыльцо вышел Волчий Хвост, бледный, но довольный какбык.

— Сидят, — ответил он с волчьей ухмылкой. —Изжарились на солнце!.. Мухи их облепили так, что морд их подлых не видно.Смотреть любо!.. Тем более что их не семеро уже.

Они поднимались по лестнице на второй поверх, Владимирвскинулся, рука метнулась к рукояти меча, а глаза вспыхнули гневом.

— Что? Сбежал кто-то?

Волчий Хвост широко улыбнулся:

— Нет. Прибежал.

— Как это?

— Да так вот. Смотрим как-то, а там, у стены, еще одинсидит. В таких же тряпках, на солнцепеке. Не прикованный вовсе!

Владимир вбежал в палату, метнулся к окну. Далеко внизу, натой стороне двора, под каменной стеной, накаленной солнцем, сидели насолнцепеке прикованные тяжелыми цепями пленные ханы. Самый крайний без цепей,но сидит в той же позе раба. Халат на нем старый, потертый, каким погнушается исамый бедный погонщик скота. Сгорбленный, скукожился под стеной, опустивголову.

— И что же он, — сказал Владимир пораженно, он какприкипел к окну, — вот так пришел и сел сам?

— Да.

— Кто он?

— Тот самый двенадцатый! Который отказался возглавитьпоход. Даже принять в нем участие.