Ярополк - Владислав Бахревский

Молча поклонился отрок бабушке.

Древлянскому князю Олегу, внучку своему, вещая Ольга заповедала:

– Вот ты с юных лет князь, правитель отческого удела, родины моей. Не торопись быть судьей людям. Слушай, как мудрые решают дела. И не скачи ты день-деньской за зайцами, как заяц, по полям, не рыскай по лесам за волками, волку уподобясь. Князю тешиться недосуг, князь людям надобен, а не собакам, не соколам. Охота – кровавая потеха. Помни, всякая пролитая кровь жаждет отмщения. Захочется тебе на охоту – в церковь сходи.

Кланялся Олег упрямой головой, соглашаясь, и пошел скорым шагом из бабушкиной спальни, пропахшей ладаном, лампадами, свечами. Ярополк не сумел спрятать слез, упал перед кроватью бабушки на колени, взмолился:

– Я буду класть поклоны весь день и всю ночь, только не умирай!

Улыбнулась Ольга:

– Я люблю тебя, внук мой, князь мой Киевский, но меня Бог зовет. Господа Бога не ослушаешься. Видно, все, что было записано в Книге Судеб, я совершила.

Княгиня протянула руку к Библии, и отец Хрисогон подал ей фолиант, написанный по-гречески. Указала Ольга страницу и строку, и отец Хрисогон прочитал:

– «…Да взыщется от рода сего кровь всех пророков, пролитая от создания мира».

И сказала Ольга Ярополку:

– Помни это и страшись нынче, пока в силе и здоровье, ибо завтра будет поздно.

И снова была открыта книга, и прочитал Хрисогон:

– «Путь грешников вымощен камнями, но на конце его – пропасть ада».

– Не забывай! Ты – христианин, – заповедала Ольга. – Заклубит перед тобой бесовство язычества, а ты сумей устоять, не предать Христа и самого себя. Твоя бабушка устояла.

Третий раз открыли святую книгу, и указала Ольга строку, и отец Хрисогон прочитал:

– «Вот муж на рыжем коне стоит между миртами».

– Слава Богу! – прошептала умирающая. – Твое княжение будет для народа покойным и мирным.

И осенила Ярополка крестом, и закрыла глаза, набираясь сил для последнего разговора с сыном своим, с князем Святославом.

Сказала Святославу с великой печалью:

– Если попрошу тебя сидеть в Киеве, радоваться миру и покою, ты ослушаешься. Мне – скорбь, тебе – грех. Живи как хочешь, но дай мне слово, что не будет от тебя гонения христианам.

– Да пусть живут! – весело откликнулся Святослав.

– Взрастил бы ты сыновей, внуков моих, тогда и шел бы искать неведомо что! – вырвалось у Ольги в отчаянье.

Святослав только голову наклонил, чтоб не смотреть матери в глаза. И сказала великая княгиня, теряя силы:

– Тризны по мне не совершай. Отец Хрисогон меня похоронит. Да не оставит тебя Господь, хоть ты бежишь от Него.

Перекрестила. И выкатились слезы из глаз ее. Не по себе, по сыну.

Ушел Святослав, а Ольга была в недоумении: много хотелось сказать, приготовила слова пронзительные, но Бог иначе устроил.

И скончалась великая княгиня Ольга, и похоронил ее по христианскому обычаю отец Хрисогон.

Преподобный Нестор-летописец так написал о блаженной Ольге в «Повести временных лет»[104]: «Была она предвозвестницей христианской земле, как денница перед солнцем, как заря перед светом. Она ведь сияла: как луна в ночи, так и она светилась среди язычников, как жемчуг в грязи; были тогда люди загрязнены грехами, не омыты святым крещением. Эта же омылась в святой купели, и сбросила с себя греховные одежды первого человека Адама, и облеклась в нового Адама, то есть в Христа. Мы же взываем к ней: «Радуйся русское познание Бога, начало нашего с ним примирения». Она первая из русских вошла в Царство Небесное, ее и восхваляют сыны русские – свою начинательницу, ибо и по смерти молится она Богу за Русь».

Князь Святослав поджидал дружину молодых вятичей, позвал с собой в Переяславец. Даром времени не терял, учил строю, владению оружием новобранцев, горевших желанием идти за птицей Славой да по иноземные чудеса.

А Киев жил неспокойно.

Ночами дважды загоралась церковь Николая Угодника, но Бог не попустил истребить храм, святую свечечку среди языческих просторов. Христиане спали чутко, тушили пожар вместе с Ангелами.

Осмелевшие язычники не унимались. Повалили крест на горе, откуда озирал скифские дали апостол Андрей Первозванный.

В ближайшем от Киева погосте рассыпали по бревнышку часовню. Бревна в речку спустили, крест закопали в лесной чаще у медвежьей берлоги.

Из гридней Святослава тоже язычество поперло, будто дрожжами их окормили. Брали по второй и по третьей жене. Вламывались в дома христиан, забирали иконы, ругались над образами. Толпа язычников, с дубьем, с огнем, подступила к хоромам бояр-христиан.

Рассердился великий князь, вывел на улицы дружину в броне, с оружием. На площади приказал стегать плетьми дубовую плаху, да так, словно желал выбить из нее слезы. И прошел по ближайшим весям, настегивая плаху. Язычники намек поняли. Притихли.

В эти дни, когда Киев стал тих и трезв, приехало из Новгорода большое посольство – просить себе князя, ибо смерть вещей Ольги придала храбрости многим порубежным завистникам на чужое добро.

У самих новгородцев смиренности тоже как не бывало. Говорили со Святославом напористо:

– Не пойдете к нам, сами добудем себе князя!

Недосуг было Святославу ссориться с гордыми посланцами купчишек, притворился смиренным, просил:

– Извольте подождать ответа. Спрошу княжичей, детей моих, ибо сам я вскоре иду в Переяславец.

Позвал Ярополка.

– Идешь ли княжить в Новгород?

– Не иду, – ответил Ярополк. – Я князь Киевский.

– Идешь ли в Новгород? – обратился Святослав к Олегу.

– Но ты послал меня к древлянам. Мой стол в Овруче! – возразил Олег.

Боярин Добрыня шепнул новгородцам:

– Просите Владимира!

Новгородцы знали: Владимир от Малуши, от ключницы вещей Ольги, от рабыни, но дед по матери у него – Малк Любечанин, князь древлян. Подумав, сказали:

– Святослав, дай нам Владимира.

– Вот он вам, – ответил великий князь с радостью, ибо обошел Владимира, теперь же справедливость была восстановлена, все дети получили столы со многими городами, сам же он освобождался от цепей дедовских обетов, от старого мира славян и скифов. Иной мир ждал его, иные земли, где мало зимы, много солнца, где плоды источают мед, а люди прекрасны телом и ликом.