Ярополк - Владислав Бахревский

– Одежда скифов не умалила твоей красоты, – сказал Калокир. – Боже мой! Вот уж истинно: пути Господни неисповедимы!

– Калокир! – только и сказала Александра.

– Я нашел тебя. И, сколько есть сил, помогу.

– Калокир! Ты из моей, но из другой, из давно минувшей жизни.

– Александра, давно минувшему – год!

– Нет, Калокир. Между нынешней моей жизнью и жизнью в Константинополе – еще одна жизнь: в монастыре. Августа Феофано, даже не помышляя о том, все же погубила амазонку с Босфора. В монастыре я отреклась от мира, но пришел Святослав и взял меня в мир, в жизнь… Это другой мир, это совсем другая жизнь. Ты прав, я теперь женщина скифа.

– Александра! Если Бог дал тебе три жизни, даст и четвертую. Ты вернешься в Константинополь в сиянии славы.

Тайная жена Ярополка сдвинула брови.

– Почему ты думаешь, что я несчастна?.. Мой муж, правда, мальчик, но он – чистый и светлый. Феофано уготовляла мне жизнь второй жены. Я ведь знаю, она сама мечтала о тайной связи с Цимисхием, с этим убийцей.

– Августа, дорогая Александра, заключена в монастырь. Цимисхий женился на Феодоре, дочери Константина Багрянородного. Кстати, великая княгиня Ольга некогда умоляла василевса выдать Феодору за своего сына, за князя Святослава. Бог не попустил того. Знай, впереди у тебя великое будущее! Ты станешь государыней необъятного царства.

– Калокир, я довольна моей жизнью. Меня греют пушистые меха, я вышиваю золотом и жемчугом. А с моим мужем, – она понизила голос, – мы бьемся на деревянных мечах… У меня даже подруга появилась, дочь боярина Свенельда…

И тут они оба увидели: княгиня Ольга уже в палате. С нею один только Хрисогон, священник.

Княгиня ответила поклоном на поклоны Калокира и Александры.

Она была бледна, но глаза смотрели строго, ясно.

– Я всю ночь молилась, – сказала Ольга Александре. – Господи! Мой грех совершен по неведенью, но это нечистый дал ему свершиться: я венчала монахиню с внуком. Почему, почему ты молчала!

Александра опустилась на колени, коснулась головой пола.

– Прости меня, великую грешницу! Я посчитала себя умершей. Мне было все равно, как поступают с моим телом. Ведь я – добыча войны.

Великая княгиня перекрестилась.

– Отец Хрисогон обещает послать прошение святейшему Полиевкту.

– Святейший умер! – вырвалось у Калокира. – Он умер через сорок дней после убийства Никифора.

– Боже мой! – Ольга снова перекрестилась. – Хрисогон отправит свое и мое послание преемнику усопшего. Нельзя жить под проклятием. Тем более проклятые на престоле – погибель народу.

Великая княгиня прикрыла глаза, закружилась голова, и она быстро села на лавку у стены.

– Я – страшусь, – сказала она, не открывая глаз. – Я страшусь за мое потомство. Господи! Прощаешь ли Ты такие безумства падшему роду человеческому?

– Милости Господа неизреченны, – утешил Ольгу добрый Хрисогон.

– Каков крест несу! – прошептала княгиня. – Дни мои истекают, а река грехов все полнится… Ведь на день грядущий приготовлены сыном моим новые безумства. Это грех матери, если сын знает о Христе, но поклоняется дереву.

…Безумства, о которых печаловалась Ольга, совершились. Жрецы резали петухов, кормили кровью Перуна. Великий князь Святослав объявил перед истуканом сына своего княжича Ярополка – князем стольного города Киева.

Исполнив кровавый обряд, Святослав и жрецы повезли Ярополка и Александру в поле, к священной роще. Трижды обвели вокруг ракитова куста, и стала Александра законной женой Ярополка. Законной у язычников, а вот кем была она у христиан, венчанная монахиня?

Еще через день снова лилась кровь петухов – Святослав назвал древлянским князем своего второго сына Олега.

Всполошилась княгиня Ольга, пожелала говорить со Святославом.

– Что ты задумал? – спросила она его без церемоний.

Святослав тоже ответил не лукавя:

– Матушка, благослови! Мне скучно и тесно в дедовском Киеве. Далекий от жизни город. Я хочу идти за Дунай. Переяславцу быть серединой моей земли. Туда стекаются все блага: из греческой земли – золото, паволоки, вина, разные плоды, из Чехии и Венгрии – серебро и кони, из Руси же пойдут меха и воск, мед и рабы.

– Своими ли словами говоришь? Видишь, я – больна. Куда ты все стремишься, ища не центра земли, но края своей жизни? Не молчи. Отвечай.

Святослав не хотел говорить. Он сам видел: мать не жилец на белом свете. Но ведь и сыновья не грудные младенцы. У Ярополка жена… Ничего не сказал вслух.

Высохли влажные глаза вещей Ольги. Молвила, отведя лицо от Святослава:

– Погреби меня и ступай себе на все четыре стороны.

Горько стало великому князю. Пришел на свой двор, сел на коня и ездил по кругу, словно умом тронулся. Не пошел к делам, не захотел утолить голод. Кружил, не давая передышки ни себе, ни коню.

В тот день пришла к Святославу Власта. Явилась она с даром великому князю. Гридни не посмели остановить женщину. Принесла Власта в пеленах только что родившегося младенца. Встала перед князем, развернула свивалки снизу:

– Видишь, князь, – сын. За сына ты обещал мне коня.

– Помню, – признал Святослав.

– А теперь дальше смотри! – Развернула свивалки сверху и показала мертвое тельце. – Я свой долг исполнила, а ты бросил Киев и народ. Задушили нас голодом печенеги. Не я одна, многие женщины родили мертвых. На тебе вина, князь.

Сошел Святослав с коня, поклонился Власте:

– Я хоть и побил печенегов, но виноват. Возьми коня.

– А ты сына моего держи.

И взяла Власта повод, а в руки князю положила младенца.

– Не ради корысти сей обмен, а ради правды. Дома сиди, князь, если хочешь дать покой людям, если хочешь, чтобы женщины рожали живых сынов, для жизни, не для смерти.

И ушла, увела княжеского коня.

Киев узнал: великая княгиня вещая Ольга занемогла, лежит. Притих город. Даже на базарах люди осаждали крикунов, а балагуров могли и побить. Прошел день. На другой мудрые приметили: птицы не поют. Обезголосели. Печаль объяла город. Молились о здравии княгини христиане, кормили истуканов хлебом, поили молоком и кровью язычники.

На второй день болезни священник отец Хрисогон пособоровал Ольгу. Дворцовые слуги ждали, что будет завтра. И пришло завтра. И увидели киевляне: стоят облака. Стоят на одном месте, а ветер землю метет.

Почувствовала вещая Ольга – близок ее последний час. Позвала сына и внуков. Первым благословила она Владимира.

– Будь народу светлым пастырем. Да назовут тебя Солнышком, но не позволяй называть себя ясным месяцем. У месяца свет обманный, не греет.