Ловушка для орла - Симона Вилар

– Разве ты не понимаешь, что именно в войнах добывается слава мужей? А ты отговариваешь их от этого.

– Да, отговариваю. О женщина, ты даже не представляешь, сколько из этих клансменов полягут под английскими мечами. Сколько жен не дождутся своих мужей, сколько сестер – братьев, сколько матерей – сынов…

В его голосе звучала неподдельная печаль. Мойра стояла рядом, ночь была темной, и он не видел ее лица. Но слышал, как она судорожно вздохнула.

– Скажи мне, Хат, ты действительно сожалел бы, если бы пролилось столько крови горцев?

«Она что-то понимает», – догадался Дэвид, но ответил совершенно искренне:

– Клянусь христианской верой и спасением своей души, для меня весть о гибели кого-то из клана Мак-Ихе была бы не менее страшной и огорчительной, как и весть о чуме в этом краю. Поэтому я и стою на своем, уверяя, что, если они выступят на юг… многие уже никогда не вернутся.

Мойра ничего не ответила и пошла прочь. Но мысли о том, что сказал Хат, не оставляли ее, даже когда она устроилась на своем жалком ложе у слабо тлевшего очага. Она собиралась уснуть, но вскоре ее стали отвлекать стоны и всхлипы, доносившиеся из угла, где, как обычно, спаривались Ангус с женой. Это продолжалось довольно долго и, надо сказать, невольно возбуждало. В какой-то момент Мойра заметила, как со своего ложа поднялся Хемиш и вышел, резко откинув занавешивающую вход шкуру. Манго же преспокойно спал. А вот Хату, похоже, не было ни до чего дела – лежал тихо, как дремлющий кот: он вообще спал беззвучно. Однако когда немного погодя Ева несколько раз гортанно вскрикнула, прежде чем затихнуть, Дэвид приподнялся на своем ложе, стал взбивать изголовье. «А что, если бы сейчас он подошел ко мне?» – с невольным трепетом подумала Мойра. И ей вдруг снова припомнилось некогда приснившееся ей склоненное лицо Дэвида – в отсветах пламени, влажное и такое нежное…

Она услышала, как Ангус сказал жене:

– Не будем тянуть с женитьбой Хемиша до осени. Надо искать ему невесту в ближайшее время. Того и гляди, парень начнет к козам пристраиваться.

Если они живут в такой тесноте, то неудивительно, что Хемиш мается, слушая каждую ночь любовные стоны родных. Но большинство шотландцев так и живут – все вместе в одном продолговатом доме, и тут же загон для животных, куры, собаки. Она сама так жила на Хое. А потом… Но сейчас Мойре даже не верилось, что еще недавно у нее был отдельный покой с застекленным окошком и теплым камином с вытяжкой. Прошло около двух месяцев с тех пор, как она была важной особой, не знавшей тесноты и неудобств общего жилища. Помнила Мойра и о том, как на Скае она злилась, оказавшись в таких условиях, как сторонилась приютивших ее Макдональдов и отказывалась помогать им по хозяйству. Но тогда она только и жила надеждой, что ее вот-вот разыщет вождь Гектор Рой, увезет к себе и она опять будет его балованной девочкой, а в клане почитаемой госпожой, ни в чем не знающей нужды. Но время шло… и она по-прежнему вдали от своего покровителя-вождя… и как-то живет. Даже находит некое удовольствие в нынешнем своем существовании – ей интересно и весело. Откуда в ней такая перемена? Мойра опасалась признаться себе, что это потому, что рядом был Хат.

В любом случае в селении Мак-Ихе ее никто не видел мрачной или озлобленной. И если Ева звала гостью собирать лишайники на дальней стороне хребта, просила помочь засаливать в бадье грибы или мять коноплю, Мойра никогда не отказывалась. Хотя и Ева, и другие женщины вскоре поняли, что их гостья, собиравшаяся стать монахиней в Элгине, знатная особа, и обращались к ней не просто по имени, а всегда добавляли почтительное «мистрис».

– А ручки-то у тебя какие нежные, – заметила как-то Ева, любуясь тонкими запястьями и длинными пальцами Мойры. – Словно ты фейри, никогда не знавшая тягот и жившая в высоком замке.

«Как же ты близка к истине, голубушка», – думала про себя Мойра, но не спешила подтвердить догадку молодой супруги Ангуса.

Ева была довольно симпатичной молодой женщиной, но руки у нее и впрямь были грубыми – крупные, шершавые и покрасневшие от работы, а пальцы толстые и короткие, с широкими квадратными ногтями. Ева много трудилась, но часто и всегда охотно напевала во время работы. И неизменно была веселой.

– Когда на душе легко, весь мир с тобой в согласии, – беспечно говорила она. – И все благодаря тому, что со мной мой Ангус. О Пречистая Дева, раньше я и не знала, что можно кого-то так сильно любить! А ведь Мак-Ихе не так состоятельны, как Маккеи. И раньше я была куда богаче, когда жила со своим первым мужем. А вот счастья не было. И только с Ангусом я поняла, что жить в любви – это словно обрести крылья. Как у ангелов.

«Моя мать учила меня другому», – мрачно думала Мойра. Раньше она полностью следовала ее советам. Но теперь… теперь, вспоминая нравоучения Норы с острова Хой, она все больше понимала, что та была несчастной, озлобленной женщиной, чья жизнь не удалась. Возможно, Нора сама загнала себя в угол и поневоле оказалась в атмосфере вечного недовольства и раздражения. Уныние – один из смертных грехов, и Нора, ему подверженная, желала дочери добра на свой лад. И сейчас Мойра понимала, что ни за что не хотела бы повторить судьбу своей матери.

Но что ее ждет? Мойра переставала гадать о будущем, когда встречала Хата, который улыбался ей, приносил маленькие букетики цветов, помогал поднести ведро со свеженадоенным молоком или просто смотрел на нее и улыбался. А она вдруг замечала, что мир наполнен сиянием солнца, люди вокруг приветливы и дружелюбны, а у нее на душе хорошо и спокойно. А как же богатство? Роскошь? Удобства и почет, за какими она тосковала еще недавно? Теперь она не думала о них, однако и не торопила своего спутника в дорогу. Привыкшая взвешенно подходить ко всему и строить планы, Мойра сейчас словно застыла, наслаждаясь некой странной светлой радостью, которая поселилась в ее душе. И знала, что отчаянно не хочет, чтобы это ощущение проходило.

А еще ей нравилось общаться с Дэвидом, болтать с ним о всякой всячине, подшучивать, а то и огрызаться на его колкие шутки. Иногда она просто делала вид, будто не замечает его, хотя чувствовала, как он смотрит на нее своими яркими зелеными глазами. Правда, Хат не так уж часто смотрел на свою спутницу. Он много времени проводил с мужчинами Мак-Ихе, при этом, чем бы ни занимался Хат – объезжал коней Ангуса, соревновался в метании молота или плясал под звуки волынок, – он отличался особой удалью. Буквально за каких-то три-четыре дня он стал всеобщим любимцем в селении. Ангус даже ощутил нечто вроде зависти к ловкому чужаку.

– Вот когда придет с пастбищ мой младший брат Эррол, ты поймешь, что и среди Мак-Ихе есть ловкач, с которым тебе не справиться.

Ангус уже не впервые говорил о своем брате, но каждый раз одним упоминанием все и ограничивалось. Однако когда Эррол все же появился… он был в ужасном состоянии: избитый так, что лицо походило на один сплошной синяк, глаза заплыли, а туника висела лохмотьями. Он сильно прихрамывал и, когда говорил, сплевывал кровь с разбитых губ.

– Это были бешеные пастухи[11], – ответил он на расспросы о том, от кого пострадал. – Я не знаю, откуда они явились, но они угнали около дюжины бычков, а может, и больше… мне было недосуг сосчитать. И, клянусь духами этих мест, это была не только наша скотина, но и скот Маккеев.