Боишься ли ты темноты? - Николай Пономарев

— Нет, — вздохнул Ярослав, — мне мама не разрешала. У неё аллергия была на шерсть. У меня рыбки были. Сомики. В большом аквариуме.

— А у меня кошки, собачки жили, а один раз мышка в баночке, только её один материн кореш выкинул — она воняла здорово. Мы с братом потом искали, не нашли. Думаю, он её всё-таки убил, перед тем, как выкинуть.

— У тебя брат есть? — удивился Ярослав. От Женьки он раньше слышал только о матери, да о тётке.

— Был, — Женька продолжала тискать и целовать котёнка. — Его на дороге машиной задавило.

Ярослав вздрогнул.

— Он был самый мне родной человек, — сказала Женька. — Я, когда у тётки бываю, всегда к нему на могилу хожу и там плачу. Ты дорогу аккуратно переходи, ладно?

— Ладно, — тихо сказал Ярослав. Стало жаль Женьку и её брата, а заодно вспомнилась собственная боль. Всё внутри заныло, как будто его самого только что сбило машиной. — Ну, пойдём?

— Пойдём, — Женька сунула котёнка за пазуху. — Устроим его пока в теплице, а там видно будет.

Пока они добрались до детдомовской теплицы, Ярослав промок так, что его можно было выжимать. А Женька прижимала к груди маленькое существо и радовалась.

— Будем его кормить, — говорила она, — ему совсем немного надо. И сделаем ему постельку в коробке. Тут где-то есть коробки. Я ему подстилочку завтра на кружке сошью. А пока положим что-нибудь старое. Только что?

— Давай мою майку, — предложил Ярослав, — у меня есть совсем старая.

— Здорово! И это будет наш общий зверь. Да?

— Да.

Они устроили котёнка в дальнем углу, где его было трудно заметить, и решили, что будут кормить его по очереди. Утром — Женька, после обеда — Ярослав. Ярослав сбегал в комнату за майкой, а, когда возвращался, подумал, что всё-таки Женька — девчонка хорошая, добрая. Вика бы, наверное, этого котёнка и не заметила, и под одеждой в детдом точно бы не понесла. Только вот не привыкает Женька ни к кому как следует. Ведь нравилась ей Инна Яковлевна, она к ней даже обниматься лезла, а теперь не расстраивается и не плачет. Как будто кот для неё важнее человека…

— Тебя, это самое, как его, Верка искала, — рассказывал Денис, пока Ярослав переодевался и развешивал мокрые вещи по холодной батарее. — Ей кто-то стукнул, что ты со школы свинтил. Она, это самое, мне говорит: “Где это наш гений ходит, ты не знаешь?” — Денис довольно похоже передразнил Веру Ивановну. — А я говорю: “Нет, не знаю”. Она пообещала тебя убить.

— Да ну её, — сказал Ярослав. — Что она мне сделает?

— Ты, это самое, её просто плохо знаешь, — Денис округлил глаза. — Она тебя инлиглистом обозвала.

— Лингвистом, — поправил Ярослав.

— Ну да, — кивнул Денис. — Она, это самое, дура полная, когда такая злая. Вон прошлый раз она против Краба парней организовала, так они его так отходили! Нарвался… С ней, это самое, как его, не связывайся лучше.

— А ещё она кровь пьёт, — вздохнул Ярослав и с ногами забрался на кровать. Ему до сих пор было холодно и ещё немного грустно. Да и чушь все эти страсти. Вера Ивановна, конечно, противная, но терпеть её можно. Поорёт, да отвяжется.

— А может и пьёт, — согласился Денис. Он закатил рукав и показал шрамик на локте. — Видел, как его, скакалкой отходила меня. Кикимора…

Денис хотел продолжить свой монолог, но дверь отворилась, и на пороге появилась сама Вера Ивановна. Денис судорожно глотнул и как-то незаметно, бочком, пробрался мимо неё в коридор. А Ярослав только успел свесить ноги с кровати.

— Почему на постели? — грозно взвопила Вера Ивановна, надвигаясь на него. — Ты что, Снежинский, здесь первый день? Тебе известно, что сидеть нельзя? Известно? Забрался с ногами! Сам покрывала не стираешь!

Ярослав встал.

— Почему ты всё-таки ушёл из школы? — продолжила Вера Ивановна. — Я тебе что, непонятно сказала, что никуда ехать нельзя? Ты у нас уже по-русски не понимаешь?! Ещё и Воробьёву с собой потащил!

Ярослав хотел отойти от Веры Ивановны подальше, но она стояла так, что это было невозможно. Тогда он опустил голову, чтобы не видеть её лица.

— В глаза не смотрим, — уточнила Вера Ивановна. — Что ж, понятно, почему. Ты же у нас вроде умный, Снежинский, а взрослых не слушаешься, школу прогуливаешь! Что бы твой папа — кандидат наук сказал, если бы узнал? А? Не слышу!

Ярослав молчал. Вера Ивановна взяла его за подбородок и заставила поднять голову. Пальцы у неё были сухие и холодные. Ярослав трудно глотнул.

— Ты что, думаешь, тебе всё можно? Думаешь, у Веры Ивановны хоть на ушах стой? Не выйдет, дорогой! Я тебя человеком сделаю, раз это твоим родителям не удалось. Чем они там думали, когда тебя такого воспитывали?

— Это подло, — чуть слышно сказал Ярослав.

— Что?

В комнате стало тихо. Обморочно тихо. Ни звука, ни шелеста, ни дыхания.

— Это подло, говорить про моих родителей. Они погибли, Вы их совсем не знаете! — Ярослав старался смотреть мимо Веры Ивановны.

— Вот так, да? — голос у неё теперь стал просто ледяным. — Ты со мной поссориться решил? Хорошо… Тогда раздевайся. Всё с себя снимай.

Это была странная просьба. Странная и нелепая. Ярослав стоял, как парализованный.

— Да, Снежинский, придётся мне с тобой помучиться, — вздохнула Вера Ивановна, а потом взялась за футболку Ярослава и стала её с него снимать. — Сам потом спасибо скажешь…

— Не надо, — прошептал он. Но Вера Ивановна бросила футболку на кровать и потянулась к ремню брюк:

— Ну что, мне тебя дальше раздевать, или сам напряжёшься?

Вера Ивановна была выше его и, наверное, сильнее. Если бы она была мужчиной, Ярослав бы ударил её и попытался убежать, а тут совершенно растерялся. Он стоял и смотрел почему-то на стеклянную пуговицу на её блузке. Пуговица была красная, и вся блузка была красная. А на левой руке у воспитательницы был бордовый браслет из каких-то мелких камушков. Камушки были совсем небольшие, как капли крови. Зимой на снегу эта кровь застывала как раз такими вот льдинками. Ярослав вспомнил это, почувствовал дурноту и его начало выворачивать наизнанку.

— Чтобы всё в комнате убрал, — сказала Вера Ивановна, выходя. — Потом придёшь ко мне.

Ярослав переждал приступ, на ватных ногах сходил в умывалку за тряпкой, затёр пол и, совершенно обессилевший, упал на свою кровать. Снова тошнило. Кружилась голова. Встать, одеться, идти куда-то не было сил. Хотелось умереть. Интересно, как это — насовсем умереть. Наверное, мёртвого не тошнит. Ещё мёртвым не страшна никакая Вера Ивановна. Ярослав проклинал себя за такую слабость, но мысли о самоубийстве лезли и лезли в голову.

Потом в комнату вошёл Арнольд и, гадко улыбаясь, сказал:

— Вера сказала тебя поторопить.