Ночь печали - Френсис Шервуд

Вздохнув, Агильяр отодвинул циновки, закрывавшие дверь, и позволил Альварадо войти.

— Господь наградит тебя за благодеяния твои. — Пробравшись внутрь, он незаметно присоединился к группе солдат, стоявших неподалеку от Кортеса, делая вид, что находился тут все это время.

— Приведите сюда Мокетцуму. Или он слишком занят — спит, играет в шахматы или манкирует своими обязанностями важного заложника и потому не может меня встретить?

— Он в своей комнате, капитан. Страдает от меланхолии.

— И не он один, судя по всему. Приведите сюда эту суку по имени Моктецума. Пусть зарабатывает себе на жизнь. И разбудите, в конце концов, донью Марину. Попробуем договориться с новым императором, братом Мокетцумы Куитлауаком. Посмотрим, сумеем ли мы выбраться из этой тюрьмы. Мы предложим ему Моктецуму. И у нас до сих пор есть золото, верно? Кстати, где мое кресло?

— Мы его сломали, чтобы построить в комнате Кай баррикаду, — объяснил отец Ольмедо.

— Вы сломали мое превосходное испанское кресло? Знаешь ли, Агильяр, твоя стратегия в корне неверна, и я удивлен, что Нуньес тебя не поправил. Вы строите тут баррикады из-за того, что вас взяли в осаду? Это неверно, неверно, неверно! Находясь в осаде, не следует помогать врагу делать ваше положение еще хуже. Если вам не хватает воздуха, ищите, где вдохнуть поглубже. Ладно, неважно. Есть здесь другой стул? Нет. Ладно, тогда я сниму доспехи и усядусь на эту чертову ацтекскую циновку. Позовите женщин, пусть они сложат из циновок какое-то подобие кресла. По всей видимости, у нас с собой есть кое-какие припасы. Толстый касик позаботился обо всех нас. Кстати, он шлет вам свои приветствия. Мы привезли сушеные бобы и перец, тортильи, помидоры, вяленую рыбу, которую, как вы знаете, тут превосходно готовят, бочонок вина, десять бочек воды, а еще… — сунув руку в вещмешок, Кортес вытащил небольшой пакет, — табак.

Солдаты возликовали.

— Слава Кортесу! Viva Cortés!

— Альварадо, я же вижу, как ты прячешься за колонной, делая вид, что ты ни в чем не виноват. Ты добрался до Койоакана и вернулся обратно, оставшись, по всей видимости, целым и невредимым. Я прав? Разве я не оставлял тебя тут за главного? Судьба этой экспедиции была в твоих руках, не так ли?

— Господин…

— Знаешь ли, Альварадо, когда мы вернемся в Веракрус, я арестую тебя за преступную халатность, и это еще в лучшем случае. Обвинения, которые я выдвину по отношению к тебе, настолько многочисленны, что я не стану перечислять их сейчас. Я лишаю тебя твоей должности.

— Господин…

— Нам нужны все лошади. Они нужны нам здесь, и раз ты столь талантлив в обращении с этими животными, то возьмешь несколько солдат, заберешь наших коней из Койоакана и приведешь их сюда.

— Но…

— Я рад, что ты хочешь сослужить нам службу, поэтому предлагаю тебе ехать прямо сейчас. Не время мешкать. Ботелло, у нас тут больной. Мы принесли его на носилках. Пожалуйста, посмотри, что с ним.

Аду, всегда помогавший Ботелло следить за больными, пошел вслед за предсказателем, но, увидев человека на носилках, отступил в ужасе. Кожа черного раба была покрыта язвами, а губы распухли. Некоторые язвы кровоточили. Глаза больного были открыты, но он казался слепым.

— Не подходи, Аду, — сказал Ботелло, отталкивая друга в сторону. — Я такое уже видел.

Глава 37

Когда Кортес вернулся, солдаты, бездействовавшие несколько недель, начали энергично сновать взад-вперед. Женщины взялись за метелки и принялись убирать, словно бог Кетцалькоатль, очищавший мир. Вода кипела в горшках. Отцу Ольмедо дали мятную настойку, которой он выводил вшей. Кортес, конечно же, находился в самой гуще событий.

— Нуньес, возьми побольше солдат и, воспользовавшись всеми своими инструментами, сделай закрытую повозку. Ты можешь забивать гвозди кирпичами вместо молотков.

— Крытую повозку, сеньор Кортес?

— Да. Крытую досками повозку, в которой можно сидеть. Проделай в ней небольшие отверстия для мушкетов, арбалетов и копий. Представь себе броненосцев или черепах с панцирями, только на колесиках. Каждую повозку будут тянуть две лошади. В повозках мы спрячем женщин. Они должны быть большими, но не шире дороги. Начинай прямо сейчас.

— Но как сделать колеса?

— Возьми бочки или ободы, — в общем, что угодно. Подумай, дружище. От этого зависит жизнь твоей жены, понимаешь? И где донья Марина? Я ее звал.

Вперед вытолкнули Малинцин. У нее кружилась голова, ей хотелось спать. Малинцин отдавала свой рацион воды и пищи Кай и потому сильно ослабела.

— Дайте ей попить, Бога ради. Она же наш голос. Вы что, не понимаете, мы должны заботиться о нашей Малинцин, Малинцин La Lengua?

Малинцин принесли кувшин с водой, но она не могла поднять его самостоятельно.

— Пей медленнее, а то тебя стошнит.

Малинцин удалось сфокусировать взгляд на Кортесе.

— Ну что, любимая, рада меня видеть?

— Все это безнадежно, Кортес, — севшим голосом ответила она.

— Да-да, я слышал всю эту чушь. — Кортес повернулся к Агильяру. — Скажи женщинам, чтобы они немедленно начинали готовить. Нужно поставить наших солдат на ноги, прежде чем мы начнем переговоры. Удвой порцию вина.

Обняв Малинцин за плечи, Кортес осторожно опустил ее на пол.

— Ты и вправду плохо выглядишь. Но ты должна меня послушать. Я хочу, чтобы ты поговорила с Моктецумой. Как только мы все поедим, нужно отправить Моткецуму на переговоры.

— Аристократы и жрецы уже создали армию, Кортес. Это все бесполезно. — Малинцин чувствовала себя настолько усталой, что не могла даже глотать. Слова Кортеса казались ей чужими, незнакомыми, будто говорил какой-то совершенно другой человек. — Когда мы выводили Моктецуму на крышу, индейцы швыряли в него камнями. Они считают его предателем.

— Да, я и сам ненавижу предательство.

Кортес выглядел настолько сильным и говорил с такой энергией, что эти эмоции переполняли Малинцин и ей хотелось защититься от Кортеса, как хочется усталому путнику спрятаться в тени от лучей солнца. Его здоровье ослепляло ее.

— Пей, ешь и не ложись. Тебе нужно двигаться, набираться сил, а вовсе не поддаваться слабости. Мне больно видеть тебя такой, донья Марина. Стоило мне оставить тебя одну… Ты могла бы умереть, пока меня здесь не было.

Она слышала его, но не верила ни единому его слову. Больно видеть? И это Кортес говорит?

Ей принесли размягченные бобы. Кортес растолок их ложкой, смешал со своей слюной и поднес ложку к ее рту.

— Вот, попробуй. Ешь медленно. — Он пережевал кусок тортильи, сплюнул его себе в ладонь и скормил ей. — Ешь помаленьку. Вот, молодец.