Наследник императора - Александр Старшинов

Она смотрела на него полными слез глазами.

— А наш сын, — продолжал Сабиней. — Он вырастет рабом. Если вырастет. Ты хочешь видеть нашего сына рабом?

Она замотала головой и прижала Луция-Торна к себе.

Сейчас, за столом в Капилне, она с надеждой посмотрела на мужа. Они спасутся. Ее муж — герой. Сильный, смелый, упорный. Сабиней сидел подле Децебала и о чем-то тихо говорил. Но царь его, похоже, не слушал.

Внезапно Децебал поднялся.

— Мы возвращаемся! — воскликнул он.

Сабиней тоже вскочил.

— Великий царь! Сармизегетуза пала! Куда нам возвращаться?!

— Будет гроза, будет потоп, вода смоет чужаков с моей земли… Я вернусь, и город будет отстроен… Замолксис… — Он поднял руку к потолку.

Флорис в испуге посмотрела на хозяйку.

У той дрожали губы, она силилась что-то сказать, но не могла.

— Я не вернусь, — сказал Сабиней.

— Замолксис не отнимет у меня моего царства! — Децебал вышел из трапезной, не оборачиваясь.

Телохранители в растерянности переглянулись.

Жена пилеата схватила Флорис за руку.

— Возьми лошадь, возьми припасы… уходи. Скорее…

Она вдруг жарко поцеловала Флорис в лоб, потом сорвала с запястья серебряный браслет и надела на руку Флорис.

— Торопись!

Когда Флорис выскочила из башни, Децебал уже был в седле и подъезжал к воротам.

— Нам разрешили взять одну из лошадей, — сказала Флорис телохранителю.

Тот покорно вручил женщине поводья серой немолодой кобылы.

— Идем, — сказал Сабиней. — Как только Децебал умрет, все крепости падут к ногам римлян. Нам надо торопиться.

— Умрет? — переспросила Флорис, глядя на понурую спину правителя, что исчезала, будто тонула, за срезом крутого спуска дороги.

— Умрет, — ответил холодно Сабиней.

Он подсадил Флорис на лошадь, подал ей ребенка, перекинул сумки с провизией и повел лошадь с холма.

* * *

Добрые вести приходили в лагерь Траяна чуть ли не каждый день. Гонцы наперебой сообщали: захвачена крепость, поселок, взяты сотни и сотни даков в плен.

После того как пала Сармизегетуза, сдались Костешти и Блидару, Капилна практически без боя открыла ворота и тут же безжалостно была сожжена. От Лузия Квиета пришло известие, что он не только захватил и сжег Пироборидову, но и дошел до места, где когда-то стоял Апул. Затем он двинулся вверх по «золотой реке», ведомый римскими дезертирами, взял Потаиссу, Напоку, Поролиссий, ворота которых открывались сами, ибо прежде всадников Лузия Квиета достигало этих земель известие, что пала Сармизегетуза и Децебал бежал. Вслед за всадниками шел легион под командованием Сосия Сенециона, занимая более мелкие форты и поселения рудничных поселков, деловито забирая все, что можно было забрать, ставя людей Траяна надзирать за захваченными рудниками, ибо рудники, бывшие прежде царской монополией, тут же становились монополией императорской.

На месте бывшего Апула срочно закладывали крепость, здесь отныне должен был стоять Тринадцатый легион Гемина. О том, что надобно спешить, напомнили сами даки: пока легионеры разгружали корабли с зерном, шайка разбойников человек в двести напала на легионеров и порт. Подобные вылазки даки устраивали повсюду. Но это были судороги умирающего, агония огромного сильного тела, лишившегося головы.

Тем временем в Рим спешил гонец с известием, что Дакия завоевана. В третий день до ид августа[95]в столице официально было провозглашено, что огромное царство, столь огромное, что могло сравниться только с завоеваниями Юлия Цезаря в Галлии, принадлежит отныне Сенату и народу Рима.

* * *

Тиберий Клавдий Максим, эксплоратор Второй Паннонской алы с двойным окладом, занимался делом хлопотным и не слишком почетным. С турмой всадников вылавливал он по горам дакийских беглецов — стариков да малых детей не брал — возни с ними много, а вот красивых женщин и уж тем более — мужчин, способных держать оружие, без всяких расспросов вязали и отправляли в ближайший римский лагерь. Подростков тоже хватали — парни да девчонки тринадцати — пятнадцати лет особенно ценились на невольничьих рынках: их еще можно приучить к неволе, приспособить к ремеслу и заставить забыть прежнюю жизнь, взрослым же мужчинам оставалось два пути — в рудники или в гладиаторские школы, а то и сразу — на арену амфитеатра.

Тиберий был старый служака, в этом году ему исполнилось сорок пять. Он служил еще при Домициане в Седьмом Клавдиевом легионе знаменосцем в отряде конной охраны легата, но потом поссорился с легатом и перевелся в Паннонскую алу, что в его случае выглядело как унизительное понижение.

На Дакийских войнах Траяна Тиберий отличился, но не так, чтобы выслужить себе особые награды и с легким сердцем уйти в почетную отставку. Напророчила ему гадалка, что суждено Клавдию Максиму свершить нечто такое, отчего его имя навсегда сохранится для потомков. Но ловля несчастных пленников не сулила ни славы, ни особой награды.

Когда увидел он в небольшой долинке отряд всадников, то поначалу решил, что это обычные беглецы. Правда, вскоре понял — нет, не обычные. Во-первых, все даки были конные, что смотрелось странно: всадники давно исчезли из этих мест, кто мог удрать, давно скрылся на востоке. Во-вторых, у них были с собой вьючные лошади. И, в-третьих, Клавдий разглядел на голове одного из них суконную шапку.

Пилеат, то есть здешний аристократ. Кажется, в самом деле удача улыбнулась Максиму. Весело подмигнула Фортуна лукавым глазом, будто девка в таверне. Тиберий сделал знак своим: отряд захватить. Преимущество было на стороне Клавдия: лошади под ними свежие, а измотанные коняги даков едва переставляли ноги. К тому же женщины, дети…

Всадники Паннонской алы ринулись вперед, почти с места переходя в галоп. Прежде чем даки поняли, что на них нападают, двоих парней, не успевших даже обнажить фальксы, ссадили на землю.

— Бежим! — закричал пилеат и хлестнул коня.

Всадники-паннонцы ответили ревом. Один из них швырнул дротик. Раненый конь под пилеатом прянул в сторону, споткнулся, и всадник грузно опрокинулся на бок.

Мальчишки-подростки тут же спешились и схватились за сики — оборонять старика, — но их без труда обезоружили и связали. Клавдий мгновенно очутился рядом с поверженным даком, тот успел обнажить меч, хотя и сидел на земле — встать то ли сил не хватало, то ли, падая, он подвернул ногу. На груди его блеснула золотом массивная пектораль — кажется, с изображением Диоскуров. Разглядывать было некогда.

— Децебал! — крикнул кто-то из спутников Клавдия Максима.

Тогда эксплоратор наконец узнал царя. Низложенный правитель Дакии поседел, постарел, но не сумел измениться настолько, чтобы при встрече оставаться неузнанным.