Дом окон - Джон Лэнган

Я больше не могла смотреть – он подошел слишком близко к Теду, который запылал как костер, в который подлили бензина. Нервы вспыхнули, и я попятилась от двери к подножию лестницы. Но этого было недостаточно. Я поднялась на второй этаж. Все еще чувствуя, как в черепной коробке запекается мозг, я, спотыкаясь, поднялась на третий. Не почувствовав облегчения, я решила, что смысла залезать на чердак тоже не было. Весь дом – то, что казалось домом, – пылал вместе с Тедом. Моя кожа плавилась от жара, и на короткое мгновение мне показалось, что я стою рядом с Тедом, пока упавшая на землю противотанковая граната превращает нас в сверхновую. Бело-голубые языки пламени плясали по пальцам, помогая щекочущему нервы ощущению поглотить меня целиком. Ноги отказывались двигаться. Во рту пересохло, и я упала на пол. В удаленном уголке сознания мелькнула мысль, что от меня ничего не останется. Я затряслась словно в припадке. В глазах потемнело, а сознание удирало прочь в наверняка последний раз. Все, что я успела, – понадеяться, что, после того, как все это закончится, я не окажусь там же, где и Тед, а потом все провалилось в небытие.

* * *

Небытие продолжалось до позднего утра следующего дня. Окутанная им, я не видела ни снов, ни новых комбинаций из воспоминаний – только отдаленную боль, которая постепенно становилась все ближе и ближе. Именно эта боль – чувство, будто меня выскабливали изнутри, – именно она вернула меня обратно в дом. Забавно: первое, что я сделала, – не обрадовалась тому, что осталась жива, не стала задумываться, что же на самом деле произошло, и не начала беспокоиться о том, где Роджер. Нет, моим первым желанием было сходить в уборную. Несмотря на все произошедшее, мне необъяснимым образом удалось не обмочиться, и теперь мочевой пузырь требовал, чтобы его сняли с вахты. Только после того, как я сделала все необходимое, менее насущные проблемы пришли на ум. Я выглянула в окно ванной, почти ожидая, что дом все еще будет окружать пустынный пейзаж. Но вместо этого меня приветствовала зелень лужайки, Фаундерс-стрит и дома соседей на своих привычных местах. Безмерное счастье и облегчение, которые принес кусочек привычного вида, почти сразу же сменились диким, неподдельным ужасом. «Роджер», – подумала я.

* * *

Где бы ни искала, я не могла его найти – ни в доме, ни снаружи. Я знала, что не найду его. С самого начала, еще до того, как дважды обшарила все, от чердака до подвала; до того, как доехала до университета и осмотрела его офис, весь университетский городок, а затем отправилась в город; до того, как пыталась воссоздать маршруты его пробежек и прогулок – к тому времени солнце уже опускалось за горы, а живот крутило от голода, – до того, когда его имя прозвучало в моей голове, я уже знала ответ. Исчез. За этим ответом тянулось длинное объяснение, в котором мелькали слова «твоя» и «вина», но я отказывалась к нему прислушиваться. Заехав в закусочную и перекусив яичницей с гренками, я вернулась в Дом Бельведера на случай, если Роджер был уже там. Его там не было.

Прошерстив дом в третий раз, я позвонила в полицию и сказала им, что прошлой ночью мой муж вышел из дома и до сих пор не вернулся. Офицер, с которым я говорила, задал пару вопросов, а затем предложил заехать в участок и подать заявление о пропаже. Я последовала его совету, но сначала поднялась в кабинет Роджера.

Не знаю, что я надеялась там найти. Когда я осматривала весь дом, в этой комнате у меня появилось странное чувство, но не настолько странное, чтобы оно имело отношение к моим поискам. Теперь у меня было больше времени, и я, включив свет, вошла внутрь. На книжных полках и стенах висело еще больше карт. Однако все нити, соединявшие их, были оборваны – все до единой; их концы безвольно свисали со стикеров, которыми Роджер их закрепил. В воздухе стоял тяжелый, резкий маслянистый запах, который исходил от стола, на котором макет города, казалось, был залит красной, багровой краской. Как я могла этого не заметить? Все фигурки солдат были опрокинуты, упорядоченные ряды зданий разрушены, как будто кто-то схватил край стола и устроил ему хорошую встряску, вызвав в городе масштабное землетрясение. Краска густым слоем покрывала макет и стекала по стенам зданий. Земля, которой Роджер посыпал стол, свернулась во влажные комья. Большая часть фотографий, разложенных на столе, была скрыта под ярко-красной лавой. Я подняла одну из них и обтерла о край стола. На меня уставилось место смерти Теда. Я бросила фото словно ужаленная.

Дольше всего я простояла у карты у двери. Записи Роджера закрывали почти все свободное место, но теперь казалось, что на карту плеснули воды из ведра: его пометки слились в одно большое серое пятно, а бумага вздулась и пошла волнами. Потоп пережили единицы слов и отдельных символов: предложение о торговых путях, сходящихся в Кабуле; одна дробь – минус пятнадцать седьмых – в скобках, перед которыми стоит минус; астрологический символ Рака; крючок, нарисованный в обратную сторону, и прямая линия, похожие на арабское письмо. И в центре – узкая полоска зеркала Теда, давний подарок Роджера, его неудачная попытка продолжить отцовскую традицию. Зеркало потемнело. Я наклонилась чуть ближе, чтобы внимательней рассмотреть его, и поняла, что подложка обуглилась, а стекло было опалено, словно вспыхнувший внутри огонь выжег все отражения.

– Это, естественно, еще не конец, – сказала Вероника, – но я расскажу тебе остальное в двух словах. Я поехала в полицейский участок, поругалась с копом, который настаивал, что Роджер не может считаться пропавшим без вести, пока не пройдет двадцать четыре часа с его исчезновения, после чего все равно я заполнила заявление, а затем мне пришлось вытерпеть ряд на удивление щепетильных вопросов от того же копа, с которым повздорила. Он поинтересовался, что с моей рукой. Я сказала ему, что была так расстроена тем, что не могла найти своего мужа, что ударила кулаком в дверь. Кивнув и сочувственно хмыкнув, коп начал спрашивать, уверена ли я, что все произошло именно так – может, я ударила своего мужа, и поэтому он до сих пор не вернулся домой? Я чувствовала подступающий к щекам румянец, но, старательно пытаясь изобразить гнев, заявила, что не понимаю, как он вообще мог допустить подобную мысль. Кто же знал, что Шерлок Холмс обосновался в Гугеноте? В сопровождении Шерлока и его напарника я вернулась в дом, поскольку упомянула, в каком состоянии находится кабинет Роджера, и они решили, что им стоит поехать со мной. Я уже готовилась к тому, что выйду из дома в наручниках, потому что меня арестуют по подозрению в причастности к исчезновению мужа.

Но этого не произошло, хотя полицейские задержались гораздо дольше, чем планировали. Ставший привычным вид кабинета Роджера заставил меня забыть, каким странным он может показаться тому, кто видит его в первый раз. После этого у меня состоялся обстоятельный разговор с моим любопытным другом с полицейским жетоном о жизни Роджера, которую я рассказала ему настолько подробно, насколько осмелилась, в то время как его напарник вызывал подкрепление. Не знаю, зачем им понадобилось подкрепление. Они скормили мне сказку о том, что чем больше на месте расследования глаз, тем больше вероятность отыскать зацепку, но, думаю, их встревожило увиденное, и они не хотели оставаться в комнате одни. Прежде, чем эта длинная ночь закончилась, я успела в общем и целом рассказать о последних месяцах трем разным полицейским. Ни один из них не упустил случая поинтересоваться царапинами на моих костяшках, и ни один из них не смог скрыть недовольства от объяснения.