Биосоциальная проблема и становление глобальной психологии - Ирина Анатольевна Мироненко

психологии в мировой науке и неразрывно с ним связанный вопрос о путях и желательной мере интеграции в иноязычный мейнстрим сегодня мало кого оставляют равнодушными, тем более что формальные оценки результатов деятельности отдельных российских ученых и коллективов все в большей степени «привязываются» к наличию или отсутствию публикаций в иностранных журналах и ссылок западных ученых на труды россиян. Адекватность такого рода критериев, как и в целом необходимость жесткой ориентации на иностранный мейнстрим, закономерно вызывают сомнения у российских психологов и требуют анализа, который представлен в ряде публикаций (Журавлев и др., 2016; Журавлев, Нестик, 2016; Мироненко, 2015, 2017б; Национальная гуманитарная наука., 2010; Сироткина, Смит, 2008; Юревич, 2009, 2010а, б, в; Юревич, Цапенко 2010; Ясницкий 2011; Mironenko, 2014; и др.).

Однако вопрос о месте российской психологии в мировой науке не сводится к формальным показателям качества работы ученых. Сегодня он является ключевым для профессионального самоопределения российского психолога, с начала своей профессиональной подготовки активно ассимилирующего продукцию зарубежной иноязычной науки и в то же время в подавляющем большинстве говорящего и пишущего только по-русски. Позиции российских ученых в этом отношении весьма различны. А. В. Юревич отмечает, что в настоящее время среди российских психологов имеют место как «глобалистические», интеграционные, так и «контрглобалистические», изоляционистские, тенденции: «Прямолинейный западноцентризм, предписывающий российской науке интегрироваться в западную путем стирания национальных особенностей российской науки дополнился столь же прямолинейным игнорированием необходимости примыкать к мировому мейнстриму» (Юревич, 2010В, с. 55). Более того, в настоящее время «контрглобалистические» тенденции в российской психологической науке усиливаются: «Патриотическая волна последних лет, как водится у нас, принесшая антизападнические настроения, породила новые установки в отношении интеграции отечественной науки в мировой мейнстрим. Наиболее радикальные из таких установок состоят, например, в том, что нам нет нужды стремиться к интеграции в западную науку, напротив, ей надлежит проявлять большее внимание к российской науке; <…> не нам следует учить иностранные языки, чтобы публиковаться в международных журналах, а зарубежным ученым надлежит изучать русский, чтобы читать российские научные журналы и т. п.» (там же).

Трудно не согласиться с выводом А. В. Юревича: «Очевидна неадекватность обоих видов прямолинейности, напоминающих два крайних положения маятника, и, соответственно, необходимость как сохранения наиболее плодотворных национальных особенностей российской науки, так и ее интеграции в мировой мейнстрим,

т. е. целесообразность соблюдения. принципа оптимума интеграции» (там же).

Однако каким должен быть этот оптимум, что следует учитывать при попытках его определить, остается предметом дискуссии. По этому вопросу я и хочу поделиться своими соображениями.

Нужна ли российской психологии интеграция в иноязычную мировую науку? Зачем и кому это нужно (или не нужно) в разнородном российском профессиональном сообществе? Какие корни питают «глобалистические» и «контрглобалистические» тенденции и какие опасности и перспективы развития стоят за ними?

В ситуации имеющего место разнообразия «интеллектуальных пространств» российского профессионального сообщества ответ на вопрос об «оптимуме интеграции», об оптимальном сочетании национально специфического и интернационального в российской психологии не может быть однозначным или тем более формальным. В поисках «оптимума интеграции» представляется необходимым учитывать особенности теоретико-методологических ориентаций сообществ ученых, в большей или меньшей степени на мейнстрим ориентированных, так как мотивы, проблемы и сопутствующие факторы в зависимости от этих ориентаций оказываются существенно различными.

Само понятие «российская психология» сегодня можно трактовать по-разному. Под «российской психологией» можно понимать научное психологическое знание, порожденное и развитое в России, можно – профессиональное сообщество в современной России. Применительно к российской психологии как научному знанию вопрос о ее месте в мировой науке – это, во-первых, вопрос о том влиянии, которое оказали на ход развития мировой науки интегрированные в ее контекст российские теории, а во-вторых, вопрос о причинах и следствиях того, что другие оригинальные российские теории недостаточно интегрированы в интернациональный контекст, недостаточно известны вне России. Если под российской психологией понимать профессиональное сообщество, сложившееся в современной России, вопросы оказываются другими.

Большая часть современного российского психологического сообщества к парадигме, сложившейся в советской психологии, прямого отношения уже не имеет по причинам, описанным в главе о постсоветском периоде. Профессиональное сообщество в 1990-е годы за короткий период выросло в численности в тысячи раз. Такой бурный количественный рост сопровождался сменой ориентации от сложных фундаментальных теоретических построений отечественной науки к западным теориям, в доступной форме представленным в переводных учебниках и обращенным к запросам востребованной обществом психологической практики.

Какая часть современного профессионального сообщества владеет теорией и методологией советской парадигмы? Очень небольшая. Фактически, овладеть той теорией и методологией можно было, только приняв ее «из рук в руки» от учителей, учитывая то, какую роль играла в психологическом образовании в советский период устная традиция, когда психологи учились не по учебникам, а монографии были написаны эзоповым языком. Тексты наших классиков, за редким исключением, не открываются при прочтении случайному человеку, они писались в расчете на герменевтику, на чтение совместно с учителем, о чем неоднократно писалось в литературе. Той теорией владеет сегодня очень небольшая часть профессионального сообщества, те, кто был этому специально обучен. При этом не все из этих людей остаются на прежних методологических позициях, так что численность этой группы не только не велика – она уменьшается. Тем не менее первая группа, которую мы выделяем, – группа последователей субъектно-деятельностного подхода, она немногочисленна, что не уменьшает ее значимости при обсуждении проблемы.

Как классифицировать остальные психологические течения?

С крушением парадигмы на фоне сочетания процессов слияния с мировой наукой и разрушения единства отечественного профессионального сообщества российская психология впала в кризис, распалась и развалилась. В 1914 г. Н. Н. Ланге так описывал сходную ситуацию: «Крайнее разнообразие течений, отсутствие общепризнанной системы науки, огромные принципиальные различия между отдельными психологическими школами. Ныне общей, т. е. общепризнанной системы, в нашей науке не существует. Психолог наших дней подобен Приаму, сидящему на развалинах Трои» (Ланге, 1914, с. 42).

В отличие от известного кризиса мировой науки конца XIX – начала ХХ в. после перестройки в России оригинальные новые, яркие направления немногочисленны. Доминировала, особенно в 1990-е годы, ориентация на те или иные теории в зарубежной науке. Мы здесь назовем их последователей «западниками» и выделим в отдельную группу.

Из новых оригинальных, российских по своим корням направлений, развившихся в постперестроечный период, назовем христианскую православную, или религиозно-философскую, психологию, которая мощно развивается сейчас, продолжая традицию исследований, существовавшую в России в досоветский период.

Таким образом, определяются три группы ученых, три «интеллектуальных пространства»:

– Последователи субъектно-деятельностного подхода,

– Последователи национально специфических теорий («славянофилы»),

– Последователи зарубежных школ («западники»).

Заметим, что структура, которая у нас получилась, в большой степени напоминает структуру направлений развития психологии в России в досоветский период, как ее описывает В. А. Кольцова (Кольцова,