Призрак былой любви - Джудит Леннокс

Как и я, мистер Одди пришел к выводу, что Макс никак не мог быть убийцей Дары Канавана. За минувшие недели я прониклась убеждением, что Макс вообще не имел отношения к гибели Дары, учитывая, как именно его убили. Макс, наверно, мог бы убить Дару в честной схватке — вспылить, ударить сильнее, чем нужно, не рассчитав силу; но чтобы связать его по рукам и ногам и живьем похоронить в дамбе — такое было трудно представить. После тех ужасов, что Макс насмотрелся в Германии, он был неспособен на умышленную мстительную жестокость.

Я продолжала читать. Мистер Одди перечислял долги Дары: официальные — банку, магазину «Хэрродс», «Таттерсоллс»;[67]и менее официальные — целому ряду сомнительных личностей из пабов, ночных клубов и с ипподромов. Я подумала про жертвы гангстерских разборок — трупы, забетонированные в мостах, выстроенных над автострадами; утопленников, обмотанных тяжелыми цепями, на дне мутных водоемов. Убийство Дары, погребенного заживо в береговой насыпи, стояло в одном ряду с этими преступлениями. И я уже надеялась, что он тоже стал жертвой преступного мира, пока в отчете мистера Одди не прочитала, что детектив отыскал некоего Томаса Кенни в одном из пабов Хэкни. Томас Кенни и его сообщник избили Дару в ту роковую ночь после наводнения.

— Зачем бы я стал его убивать? — сказал Кенни. — Тогда плакали бы мои денежки.

Частный детектив подтвердил, что Дару Канавана не видели в Саутэме вечером 10 апреля. Он не заходил в паб, не наведывался домой ни к кому из своих работников. И мистер Одди, при отсутствии такого веского доказательства, как труп, заключил, что Дара, обремененный долгами, которые он не мог выплатить, сбежал из страны.

Я не была согласна с его выводами, поскольку знала, что Дара Саутэм не покидал. Одетый в свой лучший костюм, подвыпивший, надушившийся одеколоном, чтобы заглушить запах алкоголя, куда еще он мог пойти, как не к Тильде, своей любовнице?

Факты, изложенные в отчете, похоже, соответствовали тому, что рассказала мне Кейтлин. Я отложила его в сторону и пошла в ванную. Увидев посиневшую полоску на тесте, я поняла, что жду ребенка от Патрика. У меня подкосились ноги. Я села на крышку унитаза и опустила голову в ладони. Мною владели столь противоречивые чувства, что какое-то время я была неспособна мыслить. Тревожное спокойствие последней недели было нарушено. По беспечности я оказалась в весьма затруднительном положении, но к чувству ужаса примешивалась радость: мой организм дал себе второй шанс. Я сидела, обхватив свои колени.

Не могу сказать, как долго я там сидела. К тому времени, когда я распрямила онемевшие конечности, я уже знала, что должна хотя бы попытаться наладить отношения с Патриком. Ведь это и его ребенок. Что бы ни совершила Тильда, что бы ни пытался скрыть Патрик, нельзя допустить, чтобы прошлое повлияло на судьбу нашего ребенка. Я переоделась и, ругая автомастерскую за то, что мне еще не починили мою машину, села в автобус до Ричмонда.

Выйдя из автобуса, я обратила внимание, что заходящее солнце окрасило серые крыши магазинов и жилых домов в золотисто-розовые тона. Время от времени густые облака заслоняли солнечные лучи, отбрасывая темные тени на тротуары. Шагая, я сочиняла свою речь для Патрика. Решила, что сообщу ему о своей беременности и объясню, что не имею ни малейшего желания использовать несчастливое прошлое Тильды в собственных интересах. Укажу ему, что моя предыдущая книга была исследованием, а не публикацией, построенной на сенсации, и в этой работе я тоже не намерена отступать от своих принципов. Наконец, я напомню ему, что Тильда сама сказала, что моя задача — выявить истину. И все. Истина, и ничего, кроме истины.

Я свернула за угол и оказалась на улице, где жил Патрик. У его дома стоял блестящий красный спортивный автомобиль. Открылась входная дверь, и Патрик вышел из дома, приветствуя высокую темноволосую женщину, вылезавшую из машины. И когда я увидела, как они обнялись, я развернулась и побежала прочь.

Автобус, разумеется, уехал прямо перед моим носом. Я пошла в направлении своего дома, собираясь сесть на другой на следующей остановке. Стоять и ждать здесь было выше моих сил, ведь всего на расстоянии нескольких сот ярдов от меня Патрик Франклин целовал свою очаровательную жену. Я ощущала во рту вкус ревности — горький, едкий, — порождавшей гнев, а не слезы. Впившись ногтями в ладони, я почти бегом понеслась по лабиринту улиц между Ричмонд-Роуд и Туикнем-Роуд.

Темнело — гораздо быстрее, чем я ожидала. На сухую дорогу упали первые капли дождя размером с пенни. Автомобильные фары освещали мокрый асфальт. На мне были только короткое платье и полотняный пиджак, и вскоре я промокла до нитки; влажные волосы липли к голове тонкими прядями, похожими на крысиные хвостики. Оглядев дорогу, я не увидела ни автобуса, ни такси. Намереваясь срезать путь, я пошла по узкому переулку. От быстрой ходьбы я запыхалась, зато гнев утих. Потом я услышала шаги. Кто-то бежал за мной.

В неосвещенном переулке было безлюдно. Стук дождя и отдаленный гул транспорта резонировали в ушах. Теперь я поняла, что совершила большую глупость, решившись идти одна по темным городским улицам. Вспомнила, что в моем чреве ребенок — пока еще крошечный, свернувшийся калачиком комочек — и мне надлежало подумать о нем. Шаги преследователя убыстрялись, звучали громче. Я тоже побежала, сжимая в руках сумочку с кошельком и кредитными картами. Ноги заплетались на неровном асфальте, изрытом выбоинами. Я глянула через плечо и, мне показалось, увидела какое-то движение в темноте, промелькнувшее лицо, бледное, как у призрака. Все мышцы будто налились свинцом, дыхание клокотало в горле. Высокие здания, незнакомые, грозные, будто сдвигались вокруг меня. Все окна темные, двери наглухо закрыты. Я завернула за угол, перешла через дорогу, высматривая знакомый ориентир. Я ничего не узнавала — заблудилась в Лондоне, который, как мне казалось, знала очень хорошо. В углах скапливались черные тени, дождь какой-то странной сверкающей пеленой окутывал дороги и дома; вода бурными потоками стекала в канавы, унося с тротуаров мусор — окурки и обертки из-под жевательной резинки. Я метнулась в другой переулок, перешла еще одну улицу. В конце концов мне пришлось остановиться. Прислонившись к стене, я вглядывалась в темноту, пытаясь отдышаться. Шум дорожного движения больше не доносился, меня окружало безмолвие, нарушаемое лишь стуком дождя и неистовым биением моего сердца. Я была уверена, что вот-вот из мрака выступит чье-то лицо, силуэт, но никто не появлялся. У меня по телу побежали мурашки: неестественная тишина, неестественно чужие улицы — будто я на другой планете. Я стояла, не в силах пошевелиться, ожидая увидеть тень Дары Канавана: он идет ко мне, его беззвучные шаги не оставляют следов на земле.

Побуждаемая страхом, я помчалась по переулку и через узкую брешь между зданиями выскочила на большую дорогу. Оглядевшись, я едва не расхохоталась, а потом чуть не заплакала. Незнакомая местность оказалась очень даже знакомой, просто она предстала мне в непривычном ракурсе. Это же Айлуорт; по этой дороге я ходила каждый день на протяжении всех тех месяцев, что работала с Чарльзом. Вдалеке я видела здание, где размещался его офис. Не обращая внимания на гудки и гневные крики водителей, я перебежала дорогу и помчалась туда. Потом, моля Бога, чтобы Чарльз работал допоздна, нажала кнопку звонка с табличкой «Лайтхаус продакшнс».