Сказание о Йосте Берлинге - Сельма Лагерлеф

– Знаю, графиня. Но это поправимо. Теперь у вас есть все основания потребовать легализации брака. И будьте уверены, я вам помогу. Помогу добиться справедливости.

Графиня слабо улыбнулась:

– Неужели вы думаете, я собираюсь навязываться графу?

Кровь бросилась Йосте в голову. Что же она тогда хочет?

И что она хочет от него?

– Подойдите поближе, Йоста. – Она опять протянула к нему руку. – Не сердитесь на меня, пожалуйста, я, может быть, не совсем ясно выражаю свои мысли. Но я думала, что вы…

– …отлученный пастор, пьяница, кавалер, убийца Эббы Дона… я прекрасно знаю свой послужной список, графиня.

– Значит, вы уже рассердились. Я только хотела сказать…

– Пожалуйста, не надо. Мне бы очень хотелось, чтобы графиня вообще больше ничего не говорила.

Но она продолжила:

– Очень многие, Йоста, хотели бы быть вашей женой, потому что влюблены в вас… но у меня совсем другие причины. Если бы я любила вас, я бы не решилась сказать то, что собираюсь. Мало того, я не решилась бы произнести эти слова, если бы речь шла обо мне. Но речь не обо мне, Йоста. Речь о ребенке. Вы, должно быть, уже догадались, о чем я хочу вас попросить. Я прекрасно понимаю, что для вас это унизительно… но я прошу вас стать его отцом. Жениться на мне. Я ведь незамужняя женщина с ребенком. Вряд ли вы решитесь на это… если быть честной, я думала и о вашем послужном списке, как вы его назвали. Но больше всего я думала о том, что вы замечательный человек, Йоста. Вы герой, к тому же способны на самопожертвование. Но я понимаю, что слишком многого хочу. Это, наверное, очень трудно для мужчины, если вообще возможно. Если вы презираете меня, если для вас отвратительна сама мысль назваться отцом чужого ребенка, просто скажите мне: да, мне отвратительна эта мысль. Я не рассержусь и не обижусь. Конечно, я прошу от вас жертвы, и большой жертвы… но ребенок очень болен, Йоста. Очень жестоко по отношении к нему при крещении оставить его без отцовства.

Йоста слушал ее и вспоминал тот день, когда он отвез ее на берег и предоставил судьбе. А теперь еще того чище – он должен своими руками помочь ей зачеркнуть ее будущее. И он должен сделать это, хотя любит ее больше жизни.

– Я сделаю все, что пожелает графиня, – сказал он, стараясь казаться спокойным.

* * *

На следующий день он поговорил с простом в Бру, поскольку церковь в Свартшё, где должно было состояться оглашение, входила в его приход.

Старый добродушный священник очень растрогался, когда Йоста рассказал ему все без утайки.

– Ты поступаешь правильно, Йоста. – сказал он. – Конечно же помочь ей – твой христианский долг. Иначе она может лишиться рассудка. Она уже вне себя от горя, потому что уверена, что лишила ребенка прав, которые положены ему по рождению. У этой женщины очень тонкая и очень чувствительная душа.

– Но я же уверен, что сделаю ее несчастной! – воскликнул Йоста.

– А вот так говорить не следует, Йоста. Ты наверняка образумишься, когда у тебя на попечении будут жена и ребенок.

Просту пришлось съездить в Свартшё, переговорить с дьяконом и управой. В результате всех переговоров в следующее воскресенье, первого сентября, в церкви Свартшё состоялась помолвка Йосты Берлинга и Элизабет фон Турн. Потом молодую мать перевезли в Экебю, где младенца крестили.

После крещения прост поговорил с ней – она еще может изменить свое решение выйти замуж за человека с такой репутацией. Может быть, ей стоит написать отцу и посоветоваться?

– Я не изменю свое решение, – твердо сказала молодая мать. – Подумайте: если мой ребенок умрет, и у него так и не будет отца.

Ко дню третьего оглашения она уже была совсем здорова. И в тот же день вечером прост приехал в Экебю и обвенчал ее с Йостой Берлингом. Но никто не посчитал это настоящей свадьбой. Никаких гостей, никакого застолья. Раздобыли ребенку отца, и слава Богу.

Мать сияла от счастья, как будто достигла главную цель в своей жизни. А молодой муж грустил. Ему казалось, что она погубила свое будущее этим браком. К тому же он с грустью замечал, что не значит для нее почти ничего. Все ее мысли были о ребенке.

А еще через два дня ребенок умер – не пережил очередного припадка судорог.

Многие удивлялись, что молодая женщина как будто бы и не особенно горюет. Наоборот, на лице ее лежал отпечаток удовлетворения, если не триумфа. Словно бы она радовалась, что ради ребенка отрезала себе все надежды на достойную ее происхождения жизнь. И теперь, когда младенец улетел к ангелам, он наверняка будет помнить, что на земле у него была мать, любившая его больше жизни.

* * *

Все прошло тихо и незаметно.

Когда в церкви Свартшё обвенчали Йосту Берлинга и Элизабет фон Турн, многие даже не знали, кто это такая. Те немногие, кто знал, старались помалкивать. Скорее всего, боялись, что кто-то, утративший веру в человеческую совесть и порядочность, неправильно истолкует мотивы молодой женщины. Боялись, что пойдут слухи вроде: «Ну вот, так и случилось. Она не смогла преодолеть свою грешную любовь к Йосте! И вышла за него замуж под каким-то смехотворным предлогом». А посвященные очень не хотели, чтобы графине перемывали косточки. Они вообще не считали, что она хоть в чем-то согрешила, и не хотели, чтобы кто-то запачкал эту чистую душу, которой зло человеческое доставило так много страданий.

К тому же произошло и еще одно событие, на фоне которого о свадьбе говорили мало.

Майор Самселиус стал жертвой несчастного случая.

Со временем он вел себя все более и более странно. Избегал людей, никого не принимал и часами мог наблюдать за своими медведями.

В таком состоянии он и для людей был небезопасен, поскольку не расставался с ружьем и то и дело заряжал его, не особенно заботясь, куда именно стреляет. И в один прекрасный день он нечаянно выстрелил в одного из своих ручных медведей. Раненый зверь рассвирепел, бросился на майора, чуть не откусил ему руку и убежал в лес.

Рана оказалась смертельной: за пару дней до Рождества майора не стало. Если бы майорша знала, она вернулась бы в Экебю, но кавалеры ее не известили: их год еще не кончился.

В церкви в Свартшё под лестницей, ведущей на хоры, был большой чулан для всякой ненужной утвари. Тут могильщики, работающие на погосте, хранили свои лопаты, сюда же складывали сломанные церковные скамейки, ржавые кровельные листы и вообще все, что отслужило свой век.

Пыль лежала толстым слоем, никто не заботился ее вытирать и никто не замечал сундучок в углу. А если бы с этого сундучка стерли пыль, увидели бы, что он сверкает перламутровой инкрустацией, как волшебная гора в сказках. Сундучок заперт, ключ спрятан в надежном месте, но никто из смертных не смеет в него заглянуть. Никто не знает, что в нем лежит. И только в конце девятнадцатого века ключ вставили в замок и посмотрели, что же за сокровища в нем спрятаны.