Тяжелый свет Куртейна. Зеленый. Том 1 - Макс Фрай

Он бы, пожалуй, плюнул и свернул туда, куда тянет, благо встреча с Дитой не назначена на определенный час; собственно, она вообще ни на какой час не назначена, Дита пока не знает о существовании Стефана. Ну или ладно, знает, если такая крутая, как Валентин расписывал, но совершенно точно не сидит сейчас, пригорюнившись, и не ждет.

В общем, свернул бы, повинуясь чутью, зову браслета и сердца, если бы не привычка неукоснительно исполнять все принятые решения. Вернее, не привычка, а метод. Одно дело, когда договорился с собой действовать по обстоятельствам, и пусть все идет как идет, и совсем другое, когда принял решение и уже начал его осуществлять. Отступиться на середине означает ослабить свою же волю, что ж я, совсем дурак, – думал Стефан, возвращаясь из переулка, куда его ноги только что сами вынесли, на проложенный навигатором маршрут.

Ладно, с грехом пополам добрался. С виду обычный бар, и люди там сидели обычные, по крайней мере, мужики за столом у распахнутого окна – люди как люди. Двое о чем-то болтали, а третий читал газету – бумажную, вот это да! Но пристрастие к чтению старомодных бумажных газет вовсе не свидетельствует о нечеловеческом происхождении, нет никакой корреляции между этими качествами, по крайней мере, пока.

Так что из явных, видимых глазу странностей – только отсутствие каких бы то ни было надписей на овальной вывеске красивого синего цвета Ив Кляйн[22] и круглые зеленые наклейки с нарисованной сигаретой на окнах и входной двери. «Вот это, я понимаю, действительно сверхъестественное явление! – изумился Стефан. – Курящий бар! У нас ради возможности курить в помещении пришлось создать наваждение класса Эль-восемнадцать, а это не хрен собачий. Все, что угодно, только не хрен».

* * *

Порог переступал предельно внимательно, всем собой – ну, это обычное дело, иначе входить нет смысла. Очень много можно узнать о любом помещении, переступая его порог.

Порогов здесь оказалось даже не два, как заранее ожидал, а целых три сразу. Обычный, материальный, который делает помещение зримым и доступным для всех. Тайный порог, характерный для наваждений класса Огамма – не Эль, как у Тони, попроще, зато с текущей реальностью легко совмещается; вот кстати, – подумал Стефан, – красивая штука и в хозяйстве полезная, надо у нас таких хотя бы дюжину завести. А третий порог, мать честная, примерно как дома – в том доме, где Стефан живет двадцать первого сентября две тысячи шестого года. Только дома порог стабильный, а здесь зыбкий, капризный, дурно воспитанный, то есть плохо откалиброванный; с другой стороны, может, так и задумано? Стабильность нужна не всегда и не всем.

В любом случае, ясно, что хозяйка умеет договориться с временем. Ну ничего себе девочка жжет.

«Девочка», то есть женщина средних лет, пышная, черноглазая, со смоляными кудрями, небрежно собранными в пучок, смотрела на Стефана во все глаза. Не настороженно, а восхищенно, как будто он въехал в бар на цирковом одноколесном велосипеде, испуская разноцветный дым из ушей и жонглируя спелыми ананасами. Хотя чего не было, того не было, Стефан очень скромно зашел. И с виду он человек неприметный – если просто глазами смотреть.

Подошел, положил локти на стойку, подумал: «Ну здравствуй, моя дорогая». А хозяйка сказала вслух:

– По-немецки ты не говоришь, понятно. Остаются французский и польский, на других языках я только «здравствуйте-до свиданья» могу.

– Польский? Серьезно? – удивился Стефан.

– Он мне, считай, родной, – кивнула хозяйка. – У меня бабка из Польши, в детстве я с ней жила.

– Мне тоже родной… наверное, – Стефан невольно задумался, наконец нетерпеливо махнул рукой: – Ай, не помню уже, давно дело было. Да и какая разница. Главное, мы с тобой можем вслух, как нормальные люди поговорить. Я почти два дня ни с кем по-человечески не болтал и страшно по этому делу соскучился. Оказалось, я очень общительный, раньше даже не подозревал. А кстати, старую жреческую речь ты, случайно, на Этой Стороне не учила? Вот совершенно не удивился бы, если да.

– Не учила, – удивленно сказала хозяйка. – Даже не знала, что такая есть… Так, погоди. Ко мне приближается дядя Вальтер с опустевшим стаканом. И в том зале девчонки машут руками, недвусмысленно намекая, что я должна все бросить и немедленно к ним подойти. Они в своем праве, но это не дело. Не дадут нам нормально поговорить. Давай ты пока где-нибудь сядешь, запасешься терпением, я тебе чего скажешь налью, и примерно в течение получаса все отсюда уйдут.

– Просто не захотят оставаться? – понимающе улыбнулся Стефан. – Вспомнят, что у них есть другие дела?

– У кого-то дела, у кого-то изменится настроение, у кого-то, возможно, заболит голова, кому-то внезапно назначат свидание, но в целом, все правильно понимаешь. Когда мне надо, чтобы в баре поскорей стало пусто, у каждого найдется своя причина уйти. Кстати, я Дита. Люблю, чтобы меня называли по имени – и в мыслях, и вслух.

– Да я уже знаю, что Дита, – кивнул Стефан. – Но не потому, что такой уж всеведущий. Мне Валентин сказал. И, кстати, просил передать, что с тебя теперь причитается. С удовольствием передаю.

Рядом со стойкой мест не нашлось, поэтому отправился в дальний зал. Вошел и сразу, можно сказать, получил по лбу – таким замечательным образом, что не отказался бы каждый день вот так получать. На дальней стене между окнами висела картина – на светлом фоне синяя клякса, по форме похожая на тень быка, столь разъяренного, что его тень время от времени явственно вздрагивала, даже если просто человеческими глазами, без всяких дополнительных ухищрений на картину смотреть.

В общем, картина была хороша, но дело, конечно, не в этом. А в том, что цель внезапно оказалась настолько близка, что кровь быстрей побежала по жилам, а найденный утром браслет истерически забился в кармане, как сердце пойманного зверька.

«Ну спасибо! – подумал Стефан, мысленно посылая воздушный поцелуй двум судьбам сразу, своей и пока неизвестно чьей. – Я, конечно, сам по себе везучий, работа такая. Но когда настолько красиво складывается, ясно, что дело не только во мне. Как же я люблю удачливую добычу, которая хочет быть пойманной даже больше, чем я – поймать!»

Сел в укромном углу, там как раз нашелся свободный стол, очень маленький, два пивных бокала поместятся, а третий уже с трудом. Зато вместо стула здоровенное старое кресло с облезлой обивкой цвета свернувшейся крови, даже немного слишком удобное, словно сам для себя любимого, с учетом всех своих потаенных пристрастий и чаяний, его наколдовал.

– Такое ощущение, что это кресло рождено для меня, – сказал он Дите, когда та принесла ему грог.

– Правильное у тебя ощущение, – улыбнулась она. – Стол здесь стоит всегда, но при нем обычно не кресло, а стул, такой же, как все остальные. Надо же, как ты моему бару понравился! Не припомню, чтобы он когда-нибудь ради постороннего гостя сам мебель менял. Страшный ты человек!