Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи - Чарльз Кловер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нухаев был горячим приверженцем евразийства, он читал все книги Дугина. По мнению Зарифуллина, именно чеченец настоял на присутствии Дугина, а не Суслов, чей интерес к евразийству был, как говорит Зарифуллин, «нулевым».
Новый проект возник как попытка найти ускользающее решение для выхода из Второй чеченской войны и интеграции Чечни в состав Российской Федерации. Нухаев, судя по всему, видел в евразийстве надежду на какую-то форму культурной автономии и политического суверенитета, но под эгидой русской «цивилизации», что устраивало по большей части обе элиты. Россия уже признала Ахмата Кадырова президентом Чечни на переходный период, но участники переговоров никак не могли прийти к окончательному политическому решению конфликта, и российские войска все еще сталкивались с сопротивлением Масхадова. Переговоры с Нухаевым шли по двум вопросам: отказ от сепаратизма и конституционное обоснование положения Чечни в рамках Российской Федерации.
Проект оказался настолько сложным, что я попросил Суслова лично разъяснить его мне в чешской пивной на Бульварном кольце. Суслов напустил еще больше таинственности, намекнув, что получил с самого верха санкцию на четко обозначенную миссию: найти выход из политического тупика с помощью евразийства.
Я представлял спецслужбы. Люди, с которыми я работал, интересовались евразийством лишь с прагматической точки зрения. Им требовалось что-то, что сработает в Чечне, станет легитимным оправданием, чтобы Чечня не уходила, идеей, вокруг которой можно построить режим… Мы не были идеалистами. Мы подходили к этому практически. Надо было показать чеченцам, что национальные меньшинства могут, естественно, быть националистами, но при этом иметь идею общего отечества. Это и есть евразийство[415].
По-видимому, оказалось проще позволить Чечне сохранить лицо, декларировав союз с «Евразией», чем принудить ее капитулировать перед Россией. По крайней мере, такой семантический гамбит разыгрывал Нухаев.
Чеченское сопротивление в тот момент было расколото на традиционалистов вроде Нухаева и радикальных исламистов (как иностранных, так и собственных, но обучавшихся в зарубежных медресе), которые во время войны присоединились к повстанцам. После заключения перемирия в 1996 году эти две группы, прежде вместе сражавшиеся против русских, набросились друг на друга. Чеченские националисты, как Нухаев и Ахмат Кадыров, были приверженцами старинных кавказских традиций: верность тейпу, то есть клану, строгий кодекс чести и мести, традиционный ислам суфийских тарикатов (сект). Но многие обычаи, в том числе столь распространенная лезгинка под аккордеон, казались неприемлемыми радикалам, во главе которых стоял полевой командир Шамиль Басаев (после выборов 1997 года он занял пост вице-президента при Масхадове). Радикалы пытались запретить музыку и танцы, суфизм с его почитанием гробниц святых они приравнивали к язычеству.
Пока российская армия стремительно продвигалась вглубь республики, громя боевиков, центр постарался усугубить также и этот раскол. В итоге Ахмат Кадыров согласился на требования Кремля и публично отрекся от сепаратизма и ваххабизма. Для отречения специально была организована конференция в Москве, «связным» выступал Суслов, а Дугин «придавал интеллектуальный шарм», как говорит Зарифуллин.
Конференция по проблемам исламского экстремизма, которую проводили Селезнев и партия «Евразия», началась в роскошном «Президент-отеле» 28 июня 2001 года. Организаторы явно получали помощь с самого верха, ведь главный гость Нухаев находился в федеральном розыске и был одним из главных вождей вооруженной борьбы против Российской Федерации, – однако он каким-то образом сумел прилететь на конференцию из Турции, выслушать приветственную речь Геннадия Селезнева и затем сам выступил перед аудиторией, собравшейся в этом элитарном отеле в центре Москвы. По окончании конференции он преспокойно вылетел обратно в Турцию из Шереметьева.
Следует заметить, что и место было выбрано неслучайно. «Президент-отель» охранялся Федеральной службой охраны, непосредственно подчиняющейся Путину, другие правоохранительные органы, в том числе милиция и ФСБ, не могли в него проникнуть. Нухаеву требовались безусловные гарантии, что его не попытаются арестовать, а в хаосе ранней путинской эры, когда государство было в значительной степени фрагментированно и у разных органов имелись разные задачи, это был единственный способ соблюсти договоренность с Нухаевым.
Но чеченцы потребовали еще одну гарантию безопасности своего вождя – заложника. Эта роль досталась помощнику Дугина Коровину. «Чеченцы потребовали, чтобы от нас к ним на время поездки Нухаева был послан «представитель», – рассказывал Зарифуллин. – Если бы переговоры не сложились, нам бы прислали голову Коровина, это мы все понимали». Сам Коровин подтверждает, что ездил к доверенным лицам Нухаева, но не в качестве заложника.
Итак, все было оговорено, Нухаев находился под присмотром личной охраны президента, Коровин куда-то отправился «с визитом», и конференция на высоком уровне по проблеме исламского экстремизма благополучно состоялась. Председательствовали на ней совместно Селезнев, от имени которого зачитывалось итоговое постановление, и верховный муфтий России Талгат Таджуддин. Историческое событие: впервые авторитетный чеченский лидер вступил с российскими официальными лицами в диалог о возможности сочетать верховную власть России с национальными устремлениями чеченцев, и впервые человек, говорящий от лица чеченцев, публично осудил радикальный «ваххабизм». Нухаев также оказался первым чеченским политиком из высшего эшелона, кто отказался от сепаратизма и согласился на автономию во имя общих цивилизационных уз с «евразийцами».
Свобода евразийских народов будет гарантирована, заявил Нухаев, лишь «евразийским авторитаризмом», направленным на «восстановление духовных реликвий, религиозного и национального самосознания евразийских народов».
Ценность и эффективность этой идеологии на практике вы можете видеть в том, что я, убежденный борец за чеченскую независимость, ныне являюсь на эту конференцию в столице государства, которое ведет войну с моим народом. Евразийство задает такой уровень диалога между чеченцами и Россией, на котором, впервые в нашей истории, мы получаем реальные основания для взаимного понимания, для мира и союза против общего врага.
На следующий день после окончания конференции в Чечне было объявлено, что в следующем году состоятся выборы в парламент республики. Это была смертельная угроза для чеченского сопротивления: база, на которую опирался командующий повстанцами Аслан Масхадов, дала глубокую трещину. Несколько недель спустя Ахмат Кадыров опубликовал декрет, запрещающий исламский экстремизм на территории Чечни, и к 2002 году война практически завершилась, хотя в итоге соглашение, которого удалось достичь в «Президент-отеле», было забыто. В дальнейшем переговоры сосредоточились на превращении клана Кадырова в гаранта стабильности в регионе, а лояльность этого клана покупали массированными вливаниями из федерального бюджета. «В конечном счете Кремль передал всю власть клану Кадырова, и так установилась модель управления Чечней, а не теоретический мультивекторный национализм», – подытожил Зарифуллин.