Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи - Чарльз Кловер

Леонтьев казался странным феноменом в лабиринте постмодернистской, ироничной системы российской пропаганды, где работали преимущественно такие люди, как Гельман, – ничего не воспринимающие всерьез. А Леонтьев – искренне верующий. Бывший либерал, он разочаровался в коллегах по СМИ, критиковавших чеченскую войну: они «стреляют нашим парням в спину». Примерно тогда же, когда на него снизошло это откровение, Леонтьев познакомился с Дугиным. Сам момент он обозначает довольно расплывчато: «Познакомились, когда явился Путин» – вот и все, что Леонтьев пожелал сказать. Но вскоре, уже в 2001 году, он вступил в партию «Евразия». «Я не вижу в долгосрочной перспективе никакой альтернативы евразийству», – сказал он мне в 2012 году.

С помощью Леонтьева Дугин смог усилить свое присутствие в СМИ, его приглашали вести колонки в крупных газетах, звали и в ток-шоу на центральных каналах. У него появилась постоянная рубрика на радио «Эхо Москвы», оппозиционной радиостанции, которая уравновешивала свое пристрастие к либералам, приглашая в эфир штучно отобранных консерваторов – Дугина, Проханова, Шевченко. Судьбоносной стала встреча Дугина на Первом канале с Иваном Демидовым. Во времена перестройки Демидов примыкал к либералам, но постепенно его ориентация менялась, в 2005 году он стал главным редактором первого в России православного телеканала «Спас», а в феврале 2008-го возглавил идеологический отдел путинской партии «Единая Россия». «И безусловно, решающим фактором, некоей переломной точкой стало появление в моей жизни Александра Гельевича Дугина – в том смысле, что это было очень странное появление, потому что я понимал, что мне и моему кругу друзей не хватает своего идеолога», – сказал он в интервью 2007 года. Он заявил, что настало время «для восприятия идей, как их сформулировал Александр Дугин, – радикального центра… начать их реализовывать в проектах». В этом же интервью Демидов назвал себя, ссылаясь на Дугина как на учителя, «убежденным евразийцем»[419].

Меняющийся ландшафт журналистики отражался в изменениях политического спектра, которые отчасти направлялись Кремлем, отчасти – растущим консерватизмом общества. На выборах в декабре 2003 года в Думу не прошла ни одна либеральная партия, главным образом из-за очередного образца политтехнологий – партии «Единая Россия», которая образовалась в результате слияния путинской партии «Единство» (это было детище Павловского) и оппозиционной партии «Отечество» (во главе которой стояли былые оппоненты Путина Юрий Лужков и Евгений Примаков). Нефтяной магнат Михаил Ходорковский, финансировавший либеральные политические партии, в том же году отправился в тюрьму – это было внятное предупреждение всем прочим бизнесменам не вмешиваться в политику.

В 2003 году Гельман вместе с Дугиным работали над новым политическим проектом – партией, способной отнять голоса у коммунистов. Назвали ее «Родина». Оба они признают, что «каркас» проекта, его политическую декларацию, платформу, идеологию наметил Дугин. Сама идея создать такую партию принадлежала экономисту левых убеждений Сергею Глазьеву. «Мы начинали не с задачи отнять голоса у коммунистов», – вспоминает Гельман, придумывавший этот проект вместе с Глазьевым:

Но когда «Родина» стала набирать обороты, путинская команда «спустила» в эту партию нового лидера – Дмитрия Рогозина, и он смешал все карты. Пламенный националист Рогозин первоначально предназначался на заметную должность в «Единой России», но против этого возражал московский мэр Лужков. Путину пришлось подыскивать своему человеку другую роль, и ему нашли теплое местечко в партии «Родина». У Дугина прежде случались стычки с Рогозиным, и когда тот возглавил партию, Дугин понял, что его дни в «Родине» сочтены. «Нас выставили», как говорит Коровин.

Дугин ушел из партии, заявив, что она попала в руки «расистов, антисемитов и членов Русского национального единства» – сторонников давнего его врага Баркашова, которых Рогозин привел с собой. Дугин оказался «чересчур экзотичен даже для наших националистов», по мнению Гельмана, который был кем угодно, только не националистом. Его артхаусный стиль и легкомысленные манеры контрастно выделялись на фоне чернорубашечников «Родины» – и все же он считает эту партию своим «политическим арт-проектом».

Популярность «Родины» заметно превысила ожидания Кремля, вновь доказав влияние националистической риторики на российское общество. За неделю до думских выборов 2003 года Рогозину, как он говорит, позвонил руководитель главного государственного телеканала со срочными и дурными новостями: Кремль распорядился полностью убрать рекламу партии и не освещать ее избирательную кампанию. Ее популярность уже казалась опасной. Несмотря на информационную блокаду, которая должна была помешать «Родине» перехватить голоса «Единой России», партия набрала д%. Это было меньше, чем надеялась «Родина», и все же это был сокрушительный удар по коммунистам, которые получили всего 13 %, вдвое меньше, чем прогнозировали по соцопросам. Победителем стала, разумеется, «Единая Россия». Эта безликая, укомплектованная чиновниками партия смахивала на Коммунистическую партию позднесоветского образца. Либеральные, западного толка «Яблоко» и СПС вообще не получили мест в новом парламенте. «Наступает новая политическая эра, – заявил после выборов заместитель руководителя администрации президента Владислав Сурков. – Партии, которые не прошли в Думу, пусть утешатся и поймут, что их историческая миссия завершена».

Выборы 2003 года показали, что политика в России сделалась практически полностью виртуальной, сочетанием манипуляций и популизма, которые и станут основной характеристикой «управляемой демократии» при Путине. Героями новой эпохи стали не политики (все они, кроме Путина, воспринимались как безмозглые марионетки, произносящие готовые реплики), а невидимые закулисные кукловоды, такие политтехнологи, как Павловский и Гельман (пока тот не ушел). Они продемонстрировали свои умения, добившись в 1996 году переизбрания Ельцина. Затем они взяли никому не известного офицера КГБ, представителя самой нелюбимой в стране профессии, – и сделали его президентом. Как говорит Гельман:

Это и была главная проблема российской политики – с тех пор и доныне. Благодаря усилиям политтехнологов рейтинг Путина в первом десятилетии XXI века продолжал расти, достигнув значений в 60 и 70 %, – результат, о котором большинство политиков не может и мечтать. «Он был популярен как звезда, как футболист или певец, – говорит Павловский. – Он перестал быть просто политиком». Путин, по его словам, превратился в традиционного царя, который не может быть не прав в глазах общества. В сложившейся за столетия модели управления жители России винили во всех промахах и несправедливостях злых «бояр», окружение царя, и блаженно верили, что всемогущий царь попросту ничего не знает.