Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи - Чарльз Кловер

Миссия поддержания рейтинга на таком уровне возлагалась главным образом на кремлевского мага, главу президентской администрации Александра Волошина и его заместителя Владислава Суркова, руководившего Управлением по внутренней политике. Эти два человека стали важным исключением из общего правила, согласно которому бюрократы ельцинской эпохи не допускались в новую команду Путина. Они оба сохранили свой авторитет, по мнению Гельмана, главным образом потому, что никто из бывших гебистов в окружении Путина понятия не имел, как работают «технологии» («Они не понимали, каким образом удается удержать высокий рейтинг, и боялись что-то менять в этом механизме»). После отставки Волошина в 2004 году (это было одно из последствий суда над Ходорковским) неофициальный титул серого кардинала Кремля перешел к его заместителю Суркову, который превратился в нечто, напоминающее культовую фигуру для кремлевских кругов.

В статье 2012 года в связи с отставкой Суркова Дугин писал:

Система, которой Сурков правил с 1999 по 2011 год, при трех президентах, предполагала не уничтожение оппозиции, а умелое управление недовольством. Это вполне соответствовало его опыту успешного рекламщика. Та постмодернистская псевдодемократия, которую он создал, гарантировала каждому политическому мнению свой голос в форме поддерживаемых Кремлем политических партий или движений.

Либералы, националисты, государственники, зеленые, правые, левые – все были представлены рядом двойников, клонов и прочей сборной солянкой в финансируемой Кремлем симуляции политики – и так более десяти лет. «Партийная область была набита к 2004 году полным набором симулякров, двойников и пустышек, создававших видимость плюрализма и «широкого спектра выбора», – писал Дугин, памятуя, очевидно, и собственную неудачу в «Родине». – Эта помесь византизма с постмодерном войдет в учебники наиболее успешных форм масштабного социального надувательства в исторических масштабах. Вместе с тем это был триумф бессмыслицы, дурного вкуса и похабщины»[421].

Сохранивший почти мальчишескую свежесть лица Сурков был одним из самых креативных умов Кремля. «На фоне кремлевского камуфляжа лично для меня он был вообще как-то незаметен как живой персонаж: сливался то с кабинетом, то с коридором, а то – и вообще с другими действующими лицами и исполнителями», – характеризовала его Елена Трегубова, репортер-расследователь «Коммерсанта». Пошитые на заказ двухтысячедолларовые костюмы представляли 45 оттенков серого. Но при столь ненавязчивой внешности Сурков не соответствовал образу сурового кремлевского бюрократа, к которому стремился высший эшелон власти. Сын русской и чеченца, он украсил свой кабинет портретом Че Гевары, обожал Тупака Шакура и на досуге писал тексты рок-песен. Трегубова отметила еще одну особенность, выделявшую Суркова среди всех известных ей кремлевских чиновников: он читал книги[422] и со страстью собирал редкие издания Достоевского, особенно его интересовали «Бесы» – роман о секте революционеров середины XIX века, помешавшихся на философских идеях.

Помимо прочего, Сурков занимался координацией работы кремлевской команды, состоявшей из частных политических консультантов, специалистов по общественному мнению, провокаторов и карманных политиков. Он создавал политические партии и молодежные движения, протаскивал через Думу законы, для чего ему приходилось, по выражению Трегубовой, «копаться в депутатских нуждах».

Всерьез строить карьеру Сурков начал на исходе 1980-х благодаря тому, что у его тренера по боевым искусствам занимался также владелец банка «Менатеп» Михаил Ходорковский, который вскоре войдет в узкий круг богатейших людей России. В итоге Суркову доверили отдел рекламы «Менатепа». Его гениальным решением было скопировать увиденный по телевизору логотип фирмы Olivetti и приспособить его для «Менатепа», об этом пишут авторы книги «Операция «Единая Россия»», в которой карьера Суркова описана во всех подробностях[423]. Итак, Сурков оказался в нужное время в нужном месте. «Путин редко кому доверяет ключевые посты, если это не друг и не товарищ по Санкт-Петербургу. Сурков едва ли не единственный человек, в чьих руках находится внутренняя политика страны, при этом он представитель старой команды, созданной в последние годы правления Ельцина»[424].

Бывший рекламщик, Сурков от души резвился на постмодернистской игровой площадке кремлевского пиара. Дугин подтверждает, что вопрос о том, чему быть на телеэкранах, решался в одной-единственной конторе. И Сурков не стремился создавать последовательные программы, его политика представляла собой бриколаж – Дугин использует термин, введенный в оборот французским структуралистом Клодом Леви-Строссом для обозначения искусства, которое пускает в ход любые подручные материалы, пренебрегая их изначальным назначением. Сурков создавал формулы-каламбуры, внутренне противоречивую игру слов на манер, описанный Оруэллом, – «суверенная демократия», «нелиберальный капитализм», «управляемый национализм». Сурков, как полагает Дугин, оперировал постмодернистской «идеологической центрифугой, разметавшей по периферии практически все сколь угодно стройные идеологические дискурсы»[425].

Дугин вспоминал, как познакомился с Сурковым в 2002 году, но он уже не мог в точности сказать, кто их свел. Павловский «не исключает», что это был он, однако не вполне в этом уверен. Называют также Леонтьева, но Леонтьев, опять-таки, не может припомнить. Мне в интервью Дугин сказал: «Сурков – интеллектуал, во-первых, и он сказал, что он не разделяет моих взглядов, но поскольку он – интеллектуал, он встречается со мной как с интеллектуалом»[426].

Через посредство Суркова Дугину удалось привести в движение некоторые свои проекты, однако особо размахнуться ему не позволяли. «Он не пускал меня в большую политику», – говорит Дугин. Вскоре после того как провал «Родины» лишил их шанса попасть в Госдуму, Дугин и Петр Суслов рассорились, и тем завершилась история партии «Евразия». В 2004 году она возродилась в качестве Международного евразийского движения во главе с комитетом, состоящим из верных – Коровина, Зарифуллина (Дугин стал его крестным отцом), жены Дугина Натальи (профессора философии МГУ) и Дмитрия Фурцева.