Зимняя жертва - Монс Каллентофт

«Пусто», — думает она.

Потом озирается и начинает выдвигать ящики в шкафу. Рукавицы, шапка, бумаги.

Квитанция на зарплату.

Пятьдесят семь тысяч крон.

Виртуальная реальность. И немного денег в придачу?

Малин выходит на кухню. Роется в ящиках, осматривает стены. Они пусты, если не считать часов с кукушкой.

Скоро час ночи, стало быть, кукушка закричит. Главное — не испугаться. Гостиная. В ящиках полно бумаг: банковские счета, рекламные листовки, но ничего такого, что могло бы ее заинтересовать.

Внезапно Малин поражает мысль: в квартире нет гардероба. В прихожей, где они обычно стоят, его нет.

Малин возвращается в прихожую.

Углы в том месте, где должен стоять гардероб, обведены краской.

…она запирала его в…

Малин проходит в спальню. Нажимает кнопку выключателя, но свет не загорается. На столе у окна стоит лампа. Окно выходит во двор, и слабый сероватый свет фонаря из сада падает на стены.

Малин зажигает лампу.

Тусклый световой конус ложится на поверхность стола, на которой что-то вырезано ножом.

Она оборачивается.

Слышит звук останавливающегося у дома автомобиля, стук захлопнувшейся дверцы.

Малин нащупывает кобуру. Вот пистолет, который она так ненавидит носить на себе. Какое счастье, что сейчас он при ней! Внизу, в подъезде, кто-то хлопает дверью. Малин пробирается в прихожую, прислушиваясь к шагам на лестнице. В двери этажом ниже поворачивается ключ. Потом она осторожно захлопывается.

Малин облегченно вздыхает.

Возвращается в спальню и тут видит его — гардероб. Он стоит у кровати. Она зажигает вмонтированный в стену ночник, чтобы было больше света, и замечает: он расположен так, чтобы свет падал прямо на гардероб.

На ручке висячий замок.

Там кто-то заперт.

Зверь?

Уверенной рукой Малин вставляет в замок отмычку. Механизм сопротивляется, и через три минуты Малин чувствует, что ее прошиб пот. Наконец щелчок — и замок поддается. Она открывает дверь и смотрит вовнутрь.

Я вижу тебя, Малин. Ты наконец добралась до правды? Стало ли у тебя спокойнее на душе или ты испугалась того, что открылось твоим глазам? Будешь ли ты теперь лучше спать по ночам?

Смотри на него, смотри на меня, на Ребекку, которая в моей памяти навсегда останется Лоттой. Мы одиноки.

Может ли твоя правда избавить нас от одиночества?

Малин осматривает гардероб. Изнутри он оклеен обоями со стилизованным изображением дерева, усыпанного зелеными яблоками. На полу, рядом с пачкой печенья «Мария», книги по психоанализу и Асатру, Библия, коран и черная записная книжка.

Малин листает ее.

Это дневник.

Почерк аккуратный, но буквы такие мелкие, что читается с трудом.

О работе на «Коллинзе».

О встречах с Вивекой Крафурд.

Дальше словно что-то случилось с хозяином дневника или записи делал кто-то другой.

Почерк становится неровным, пропадают даты, предложения обрываются.

«…в феврале Мидвинтер…»

«…теперь я знаю, я знаю, кого нужно принести в жертву…»

И повторяющееся без конца — «впустите меня…»

В самом конце подробная карта. Блосведрет, поле, на котором изображено дерево, неподалеку от того места, где нашли Мяченосца.

Отмечено какое-то место в лесу, должно быть, неподалеку от охотничьей избушки Мюрваллей.

Он сидел здесь и разговаривал с нами.

А эта книжка со всем своим содержимым была совсем рядом.

Целая вселенная, наполненная самыми невообразимыми ужасами, сидела здесь, перед нами, и ей удавалось сохранять маску невозмутимости и оставаться в той реальности, которую мы знаем.

Малин слышит все голоса этой вселенной. Они раздаются из гардероба, из комнаты, из нее самой. Где-то внутри себя она чувствует холод, куда более страшный, чем тот, что может быть за окном.

Точка разрыва.

Внутри и снаружи.

Мир фантазий.

И мир реальности.

Они встречаются. И сознание цепляется за любую возможность. Начинает играть. Я убегу. И остатками разума крепко держится за внутреннее сознание, прежде всего за инстинкт.

Другая карта.

И другое дерево.

Это то, на котором должна была висеть Ребекка?

Малин, не расстраивайся. Ведь это еще не конец.

Я видел Ребекку в ее постели. Она спит. Операция по пересадке кожи на ее щеки и живот прошла успешно. Может быть, она уже не будет такой красивой, как раньше, но она давно перестала придавать этому большое значение. Ей не больно. Ее сын спит на кровати рядом с ней, и новая кровь струится у нее в жилах.

С Карлом хуже.

Я знаю, я должен злиться на него за то, что он сотворил со мной.

Но он лежит там, в своей холодной землянке, завернутый в одеяла, возле очага, в котором затухает огонь, и я вижу, что на всей планете нет человека более одинокого.

У него нет никого, и самому себе он не принадлежит. Я не был так одинок даже в минуты самого сильного отчаяния, когда отрубил своему папе ухо.

Злиться на такое одиночество все равно что злиться на людей. Если это и возможно, то, во всяком случае, бесполезно.

Ведь в глубине души мы все добры и руководствуемся лучшими побуждениями.

Ветер снова холодеет.

Малин.

Ты должна продолжать.

И я не успокоюсь, пока этот ветер не утихнет.

Малин кладет записную книжку на место.

Она упрекает себя за то, что оставила на ней отпечатки пальцев, хотя какое это теперь имеет значение?

Кому звонить?

Заку?

Свену Шёману?

Малин достает мобильник и набирает номер. Ей отвечают после четырех сигналов.

Сонный голос Карин Юханнисон.

— Да, Карин.

— Это Малин. Извини, что побеспокоила.

— Ничего страшного, я засыпаю легко.

— Ты можешь подъехать на Таннефорсвеген, тридцать четыре?

— Сейчас?

— Да.

— Буду через пятнадцать минут.

Малин роется в одежде Карла Мюрвалля.

Находит несколько волосков.