Зимняя жертва - Монс Каллентофт

— Через замерзшее стекло, я полагаю, — уточняет Малин.

Зак кивает.

— Семейные проблемы самые тяжелые, верно?

Ворота фабрики «Коллинз», похоже, выросли с прошлого раза, а лес возле парковки как будто стал гуще и замкнулся в себе. Производственные корпуса за оградой имеют депрессивный вид, словно готовы в любую минуту переместиться куда-нибудь в Китай, чтобы набрать там рабочих, готовых трудиться за сотую долю того, что получают нынешние.

«Опять они, — думает, должно быть, охранник в будке. — Мало они заставляли меня открывать им окошко и мерзнуть».

— Мы ищем Карла Мюрвалля, — обращается к охраннику Малин.

Тот улыбается и качает головой:

— Тогда вы приехали напрасно. Карла Мюрвалля позавчера уволили.

— Он уволен? — переспрашивает Зак. — И вы, конечно, не знаете почему, ведь вы не интересуетесь такими вещами?

— За что людей увольняют? — Охранник выглядит оскорбленным.

— Откуда я знаю? Расскажите.

— В его случае — за странное поведение в отношении коллег, за угрозы в их адрес. Вы хотите знать больше?

— Достаточно, — обрывает его Малин.

У нее нет сил расспрашивать о ночи убийства и дырке в заборе. Ведь каким-то образом Карл Мюрвалль той ночью покинул территорию завода.

— Мы можем объявить его в розыск? — спрашивает Малин у Зака, когда они покидают парковку «Коллинза» и направляются к главной трассе.

Им навстречу движется грузовик, чей кузов угрожающе кренится в сторону проезжей части.

— Нет. Для этого надо иметь что-то конкретное.

— Но у меня есть.

— То, о чем ты не можешь рассказать.

— Это он.

— Придумай что-нибудь другое. Ты всегда можешь вызвать его на допрос.

Они сворачивают на главную трассу, уступая дорогу черному мотоциклу «БМВ-круизер», превысившему скорость по крайней мере на сорок километров в час.

— Но тогда нам нужно найти его.

— Ты думаешь, он дома?

— Во всяком случае, можно попытаться.

— Ничего, если я включу музыку?

— Как хочешь.

И через несколько секунд салон наполняется сотнями голосов. «Немного мира, немного солнца…» — поют они.

— Хоровая версия классического шлягера, — поясняет Зак. — Поднимает настроение, правда?

Часы показывают половину четвертого. Малин и Зак звонят в квартиру Карла Мюрвалля на Таннефорсвеген. Краска на двери отслаивается, и Малин вдруг замечает, что вся лестница давно нуждается в ремонте. Однако, похоже, никому нет дела до мест общественного пользования.

И никто не открывает.

Малин смотрит в почтовую щель. Газеты и конверты лежат на полу нетронутыми.

— Как быть с ордером? — рассуждает она. — Я не могу сослаться на то, что говорила мне Вивека Крафурд, а нападение на Ребекку Стенлунд само по себе не основание входить сюда, когда нам вздумается.

— Где он может быть? — громко спрашивает Зак.

— Ребекка Стенлунд говорила о какой-то землянке в лесу.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что нам снова нужно ехать в лес?

— Иначе кого же мы видели той ночью… Он должен быть там.

— Думаешь, он прячется в охотничьей избушке?

— Вряд ли. Но там, в лесу, кто-то есть. Я чувствую.

— Тогда нечего ждать, — обрывает ее Зак.

На морозе мир сжимается до размеров темной комнаты, вмещающей все, что было в атмосфере. До тугого и вязкого вещества «черной дыры».

«Ты стережешь свои тайны, — думает Малин. — Ты, темный лес Эстергётланда».

Сегодня снег промерз лучше, чем в прошлый раз, и они идут по насту. Или это мороз постепенно превращает снег в лед? И ледниковый период, начавшийся несколько месяцев тому назад, навсегда преображает все: растительность, пейзаж, звуки в лесу? Деревья вокруг похожи на мощные колонны античных руин.

След в след.

Среди всех брошенных детей, которых никто не видит, о которых не заботятся ни отцы, ни матери и от которых отказался весь мир, всегда найдется несколько таких. Они покажут себя. И мир, бросивший их на произвол судьбы, пожнет плоды своей бессердечности.

В Таиланде.

В Руанде и Боснии.

В Стокгольме.

В Линчёпинге.

В Юнгсбру, в Блосведрете.

«Нет ничего проще, — думает Малин. — Заботься о маленьких и слабых. Дари им любовь. Зло не дано нам изначально, оно нами создается. Однако существует изначальное добро, я так полагаю. Но только не в этом лесу. Добро давно покинуло это место, осталась только борьба за выживание».

Пальцы болят в перчатках, неспособных защитить от стужи.

— Черт, как холодно! — возмущается Зак, и Малин кажется, что за последние месяцы она слышала от него эти слова тысячи раз.

Ноги не слушаются. А тьма опускается все ниже, и мороз все глубже проникает в тело. Пальцев как будто нет ни на руках, ни на ногах. Осталась только боль.

Избушка Мюрваллей холодная и пустая. Снег снова засыпал следы лыж.

Малин и Зак молча стоят у двери.

Они прислушиваются, но кругом тихо. Только зимний лес, лишенный запахов, окружает их.

Но я чувствую, чувствую: ты сейчас где-то здесь.

Должно быть, я заснул. Очаг погас, в нем нет дров. Я мерзну, я должен затопить его снова. И когда они придут, чтобы впустить меня, здесь будет тепло.

Моя землянка — это мой дом.

Она всегда была моим домом, а вовсе не квартира на Таннефорсвеген. Это было единственное место, где я спал, думал и пытался все понять.

Вот я подкладываю дрова, хочу зажечь, но спичка соскальзывает.

Я мерзну.

Но здесь должно быть тепло, когда они придут, чтобы впустить меня, когда они вернутся с любовью.

— Здесь никого нет. Форс, ты слышишь, что я говорю?

Перед избушкой поляна — совершенно безмолвное место, окруженное деревьями, лесом и непроницаемой темнотой.

— Зак, ты ошибаешься.

Здесь кто-то есть. Кто-то шевелится. Или это зло? Дьявол? И я чувствую запах…

— Через пять минут совсем стемнеет. Я возвращаюсь.

— Пойдем дальше, — говорит Малин и шагает вперед.

Она метров на четыреста успевает углубиться в темноту леса, но потом слышит сердитый голос Зака:

— Возвращаемся!

— Еще чуть-чуть.

— Нет.