Расемон - ворота смерти - И. Дж. Паркер

Акитада смутился.

— Я… Боюсь, я заботился больше о себе. Когда подумал о… — Вздохнув поглубже, он пустился в объяснения: — Мне вдруг пришло в голову, будто ты считала, что я хотел жениться на тебе, поскольку мы всегда были очень близки, ну… то есть как брат и сестра. А еще потому, что я многим обязан твоему отцу. Но это вовсе не так.

Глаза Тамако светились в лунном свете.

— Это не так?

Акитада с мольбой посмотрел на нее:

— Пойми, наши прошлые отношения затмили собой мои истинные чувства. — Он умолк и покраснел, смущенный своими неуклюжими словами. — Я хочу сказать, что, лишь увидев тебя снова, вдруг понял, как сильно любил тебя и как ты нужна мне?

Она тихо вздохнула и прошептала:

— Я не знала этого. — Потом вдруг попросила: — Пожалуйста, позволь мне посмотреть на твои руки.

Акитада нерешительно протянул ей руки ладонями вниз. Тамако перевернула их и начала разглядывать покрытую красными рубцами кожу.

— Я не знала, что твои раны так серьезны. — Она поймала его взгляд. — Сэймэй приходил ко мне за травами. Я вижу, они помогают. Боль еще осталась?

Акитада втянул руки в рукава и покачал головой. Проявив заботу, она вселила в него надежду.

— Так ты изменишь свое решение? Мы все-таки поженимся?

— Не знаю, — задумчиво проговорила она. — Я сейчас в таком смятении!

— Ага! Значит, Ёсико права! Значит, все это дурацкая ошибка! Она сказала, будто ты огорчена, потому что я отношусь к тебе как к сестре. Это так? Поэтому ты отвергла мое предложение?

— Ёсико так сказала? — Тамако вскрикнула и отодвинулась от него. — Ой, как мне стыдно! — И она закрыла лицо руками.

Акитада понял, что сделал глупость. До сих пор он лелеял тщетные надежды, а теперь поставил Тамако в неловкое положение, когда она ясно дала ему понять, что не хочет больше обсуждать эту тему. Акитада тяжело вздохнул.

Тамако отпустила его руки.

— Это не единственная причина. Отец признался мне, что предложил тебе заключить со мной брак, и это очень удивило тебя, но ты согласился обдумать предложение. Ох, Акитада, я хорошо понимаю, как это получилось! Отец просто воспользовался твоей добротой, чтобы принудить к нежелательному для тебя союзу. Разумеется, я не могла на это пойти. Я долго сердилась на него, но потом догадалась, что он поступил так из любви ко мне. Отец был нездоров и хотел перед смертью устроить мою жизнь.

Акитада не знал, что сказать. Ему вспомнилось, как резко он отнесся к матримониальным затеям Хираты. Как объяснить теперь Тамако, что он любит и желает ее ради нее самой?

Видя его замешательство, Тамако еще больше ушла в себя и отдалилась от него.

— А теперь, — продолжила она с горечью, — ты снова делаешь мне предложение. Но на этот раз из жалости и из чувства долга или из каких-то других глупых соображений. Пойми, я не могу принять такую жертву.

— Жертву?! — возмущенно вскричал Акитада. — О какой жертве ты говоришь, если последние несколько недель я разрывался на части от муки, что теряю тебя?! Я так страдал из-за твоего отказа, что не мог сосредоточиться на работе и на раскрытии убийств! Я искал причину в чем угодно — в своей бедности, в трудном характере моей матушки, в своей недостаточно привлекательной внешности, в неумении вести беседу или сочинять стихи, в моей пока несостоявшейся карьере. Доведенный до отчаяния, я даже заподозрил, что у тебя есть другой мужчина.

Тамако изумленно вскрикнула и снова закрыла лицо руками.

Пристыженный, Акитада собрался уходить и на прощание сказал:

— Прости мне этот невежливый визит! Уже поздно, и я помешал тебе спать.

Она тронула его за плечо:

— Пожалуйста, не уходи!

По щекам Тамако катились слезы, но глаза ее светились счастьем.

Акитада пришел в замешательство, но оно тут же сменилось изумлением и радостью. С восторженным криком он подхватил Тамако на руки и внес в дом.

Солнце только поднималось, когда Акитада вышел во двор. Тора возле колодца пил воду из ковша. Потом полил воду себе на голову и на руки.

Акитада окликнул слугу.

— Иду, хозяин! — бодро отозвался тот, вытираясь на ходу полой хлопкового кимоно. — Только, по-моему, рановато еще.

— Знаю. Я хочу, чтобы ты отнес это госпоже Хирата. — Акитада протянул ему цветущую ветку глицинии с прикрепленным к ней скрученным в трубочку листком бумаги.

Тора оцепенел от изумления.

— Глициния?! Да еще в цвету?! Где вы раздобыли ее? У нас здесь не растет?

— Я ходил поутру во двор Хираты. Старое дерево уцелело после пожара, и мне удалось отыскать последнюю цветущую веточку.

Тора тут же догадался, в чем дело.

— Ай да хозяин! — радостно завопил он. — Мои самые сердечные поздравления вам обоим!

— Спасибо, — смутился Акитада и, повернувшись, пошел в дом.

Он сидел у себя в комнате и с нетерпением ждал ответа от Тамако. Сочинять стихи, особенно наспех, Акитада почти не умел, но сегодня ночью, оставив девушку спящей, он точно знал, что хочет сказать ей. Всю дорогу до ее сада и обратно Акитада повторял строки, родившиеся в его голове:

Не думал я под глицинии плетью цветущей,

Что сильно так пленит мою душу

Ее аромат.

Вскоре вернулся Тора, улыбаясь во весь рот. Он протянул хозяину ветку глицинии, но уже без цветка. Вместо него, завязанный бантиком, красовался листочек бумаги изящного пурпурного оттенка.

— Спасибо. Можешь идти, — сказал Акитада, нетерпеливо развязывая бумажный бантик, пока Тора шел к двери, насвистывая любовную песенку.

В ответ Тамако написала:

Глицинии цвет опадает —

Короток век лепестков.

Но поселился в душе навеки их аромат.

Акитада прочел эти строки несколько раз, потом бережно спрятал листок под одежду, так, чтобы тот касался тела. Через мгновение в дверь просунулась голова Сэймэя: улыбаясь, он нес в руках поднос.

— Вот ваш завтрак, господин. Сегодня поистине великий день для семьи Сугавара.

Акитада смутился:

— Спасибо, Сэймэй. Вижу, ты уже успел пообщаться с Торой. — Он жадно выпил свой чай и, придвигая к себе рис с овощами, добавил: — Думаю, нам надо посадить у себя глицинию. Скажи Торе, чтобы занялся этим.

Следующий день тянулся мучительно медленно. Дела в университете тяготили Акитаду, поскольку он был занят мыслями о Тамако и о том, что каким-то непостижимым образом она стала вдруг принадлежать ему, стала ближе сестры и родителей и даже важнее пищи, воды и воздуха. Тело Акитады горело при мысли о том, что он снова будет держать ее в своих объятиях.