Расемон - ворота смерти - И. Дж. Паркер

Фонарь Окуры мелькал впереди, выныривая из одной комнаты и исчезая в другой, не обходя темные веранды. Окура хотел убедиться, что они с Акитадой здесь одни.

Наконец, проверив все помещения, он засеменил обратно, тараторя на ходу:

— Да-а… Тут все, как и прежде, только более обшарпанный вид по сравнению с тем, что было при мне. Мне бы следовало пригласить вас к себе в кабинет, но я сейчас готовлюсь к переезду в домишко побольше. — Окура кокетливо провел пальцем по маленьким аккуратным усикам. — Может, до вас уже дошли слухи? Я ведь скоро женюсь. Стану членом одного из наиболее влиятельных кланов в стране. Знаете дворец Отомо в городском округе Саньо? Там я и буду жить. Все процедуры по приему меня в члены семьи почти завершены, и за ними, разумеется, последует продвижение по службе и повышение в чине.

— Поздравляю, — сухо отозвался Акитада.

— Спасибо. Вообще, должен признаться, что вам повезло — вы вовремя поймали меня. Еще какой-нибудь месяц, и мое звание не позволило бы мне встретиться с вами так просто, на короткой ноге.

Они вернулись в кабинет Акитады, где Окура задул пламя фонаря и уселся на подушку, придирчиво оглядев свое кимоно из дорогого набивного шелка и старательно разложив его полы вокруг себя.

— Ну-с? Так что означает вся эта чепуха о визите Хираты ко мне якобы с целью обсудить смерть Оэ?

Акитада достал дневник профессора, открыл на последней странице и передал его Окуре:

— Вот эта запись озадачила меня. Может быть, вы объясните?

Окура прочел и вздохнул. Убрав дневник к себе в рукав, он поднялся.

— Мой дорогой друг, — вкрадчиво проговорил он, — надеюсь, вы не думаете, что я стану терпеть дальнейшие вымогательства? Нет, я уверен, что вы так не думаете! Я слишком много заплатил за первенство на экзаменах. Оэ предложил мне очень уж жесткую цену, но я все выплатил. Разве я виноват, что алчный хапуга не пожелал делиться с этим чумовым Исикавой и договориться с ним тоже не сумел? Какие вы, профессора, все-таки нечестивые люди! Прямо какая-то шайка вымогателей!

— Боюсь, вам придется вернуть дневник. Это улика против вас в деле об убийстве Оэ.

Картинно изогнув брови, Окура изумленно посмотрел на Акитаду сверху вниз.

— Не говорите глупостей! Никакая это не улика. Здесь не названо никаких имен. Нет, при желании, конечно, можно вообразить все, что угодно. Но вообще все это очень легко объяснить. Что дурного в том, если человек попросту решил отблагодарить своего любимого преподавателя? Разве это преступление? Да и кто, скажите на милость, дерзнет теперь сунуться ко мне с такими обвинениями?

— Вы совершили два убийства и убили бы третьего, если бы крысы не добрались до отравленных орешков Нисиоки первыми. Даже ваши высокопоставленные новые родственники не смогут оградить вас от этих обвинений.

Лицо Окуры, еще мгновение назад учтивое, вдруг превратилось в холодную непроницаемую маску. Наклонив голову вбок, он некоторое время разглядывал Акитаду, потом вернулся к своей подушке, сел и самым что ни на есть задушевным тоном проговорил:

— А знаете, я уже давно восхищаюсь вами. Когда вы явились сюда и начали задавать вопросы, признаться, я порядком встревожился. И как выяснилось, встревожился вполне оправданно, потому что Оэ сильно переполошился. Насколько я понимаю, вам все известно о тех экзаменах? — Акитада кивнул. — Ну что ж, значит, вы и впрямь человек глубокого ума. Как, в сущности, жаль, что в этом деле мы с вами находимся по разные стороны. Вы пригодились бы мне. — Акитада промолчал. — Но я не исключаю, что наши разногласия преодолимы. Вы, наверное, хорошо представляете себе свое положение и то, что человек моего полета способен сделать для вас. С Оэ мне было трудновато. Дело в том, что он стал слишком алчным. Оэ вообразил, что сможет недурно кормиться за мой счет всю жизнь. А когда я отказался платить, он возымел наглость угрожать мне публично в этих оскорбительных стишках, которые читал со сцены на празднике в Саду Божественной Весны. Я тогда пришел в ярость!

— Поэтому последовали за ним и убили его?

— Поначалу у меня были несколько другие намерения. Не всякий, знаете ли, станет сам марать руки. Когда он ушел с праздника, я отправился к месту наших обычных встреч, полагая, что он ждет меня там. Представьте себе мое удивление, когда я обнаружил, что Оэ привязан к статуе Конфуция. При этом он был настолько пьян, что даже не понимал, что с ним происходит. В общем, мне осталось только избавить его от мучений. — Рука Окуры потянулась к поясу. Он усмехнулся при воспоминании о содеянном. — Так что это действительно был я. Безбоязненно признаюсь в этом сейчас, поскольку мы с вами здесь одни. До чего же забавно было наблюдать, как полиция подозревала всех вас вместе с Исикавой, хотя сделал это не кто иной, как я. Но вы должны согласиться, что своим поступком я оказал университету услугу. Куда бы завели нашу страну такие вороватые горе-профессора, как Оэ? Вообразите, от какого скандала я всех вас избавил.

— Интересно, вы исходили из тех же «благородных» соображений, когда поджигали дом Хираты? — проговорил Акитада, скрывая гнев.

— А из чего же еще? Да, Хирата был не так примитивен, как Оэ. Он все твердил о какой-то совести, которая якобы не давала ему покоя, и о своем желании восстановить справедливость ради родителей парня, наложившего на себя руки. Он предложил мне отказаться от звания лучшего выпускника, с тем чтобы его присвоить посмертно тому студенту. А теперь скажите: каким же дураком он считал меня? Какой прок от этого звания и от этого первенства покойнику, который уже не получит ни денег, ни чина, ни должности? Нет-нет, я должен был довести дело до конца! Хирата согласился принять от меня приличную сумму, разумеется, сделав вид, что передаст ее родителям парня. Ха! Я надул старого олуха! Попросил его подождать, когда получу повышение по службе, а уж тогда я бы отказался. — Окура злорадно хихикнул, и Акитаде в голову вдруг закралась мысль, здоров ли он психически.

— Но в ту ночь вы почему-то все-таки пошли к его дому и устроили пожар?

— Да. Это был мой гениальный ход. Все эти разговоры о засухе и об опасности возгорания навели меня на хорошую идею. Я отправился к его дому в ту ночь, прихватив с собой фляжечку лампового масла. Ворота оказались заперты только на задвижку — Хирата всегда был доверчивым дураком. Кабинет его мне искать не пришлось, ведь я, как и большинство из нас, нередко посещал его дом во времена студенчества. Он действительно сидел там — уснул прямо за бумагами и рукописями. И главное, вокруг никого — ни слуг, ни домочадцев! Не перестаю поражаться тому, какой убогий, нищенский образ жизни вы, профессора, ведете у себя дома! Неудивительно, что вы так легко опускаетесь до вымогательства. В общем, я разлил на веранде масло и поджег его своей свечкой. Пламя разгорелось мгновенно, да так, знаете ли, весело, красиво полыхало — сначала соломенные циновки, потом многочисленные рукописи, ну и все прочее… Он, конечно, проснулся, но ненадолго. Все произошло быстро. — Окура улыбнулся, потирая пухлые ручки. — Жилые дома часто горят, так что никто и никогда не заподозрит, что это связано со мной. — Акитада внутренне содрогнулся. Он не мог вымолвить ни слова, но не сводил глаз с лица Окуры, которое уже не выражало зловещего удовлетворения. Теперь мерзавец хмурился. — А вот с Нисиокой я, кажется, оплошал. У меня закралось такое подозрение, поскольку я не услышал никаких новостей. Стало быть, этот вертлявый хорек избежал-таки своей участи? Ну и ну! — Окура состроил кислую гримасу. — Здесь, в университете, всем известно о слабости Нисиоки к орешкам. Вечно чавкает во время урока. Омерзительно слышать! Ну что ж, ладно — не получилось так не получилось! Все равно подумают на торговца орешками.