Николай II - Сергей Фирсов

Понимал ли абсурдность положения сам Николай II? Понимал. И даже выразил однажды намерение собирать под своим председательством Совет министров, на котором могли бы делаться очередные доклады. Благое пожелание, увы, не было осуществлено. Рутина продолжала затягивать: императору не оставалось ничего, как заявлять: «Я работаю за троих. Пусть каждый умеет работать хотя бы за двоих», продолжая заполнять свое время «личным трудом», посещением учреждений и войск. Император старался честно играть свою роль, не внося в ее исполнение никаких принципиальных изменений. Как здесь не согласиться с утверждением о том, что чувство реальности было у него отражением собственного образа и ощущением своего политического предназначения… Этот образ и зафиксировала официальная биография последнего самодержца.

Биография, впрочем, содержала информацию не только о государственной деятельности монарха, во всем показывающего пример своим подданным. Читатели могли узнать и о некоторых пристрастиях Николая II, о том, как он проводит досуг, что предпочитает. Могли узнать и некоторые факты из жизни его семьи. Так, сообщалось, что царь занимается изучением прошлого своего Отечества, наполняя «немногие досуги» историческими беседами и чтениями в кругу семьи, особое внимание уделяет правлению Тишайшего Алексея Михайловича. Внимательный современник из этого без труда мог сделать вывод о том, почему единственного сына самодержца назвали Алексеем, и даже догадаться об отношении Николая II к основателю Российской империи — Петру Великому. Неслучайно подчеркивалось и тяготение государя «ко всему русскому». Он хорошо знал классическую русскую литературу, любимым писателем его был Н. В. Гоголь. Иногда в кругу семьи и близких (в число которых неизменно входила ближайшая подруга Александры Федоровны — А. А. Вырубова) царь читал вслух. «Это всегда было очень интересно, — вспоминала Анна Александровна, — читал он превосходно».

В книге Елчанинова сообщалось также и о спортивных увлечениях царя — ходьбе, верховой езде и езде на самокате, игре в теннис, в кегли, о любви к плаванию и гребле. Действительно, Николай II был одним из самых «спортивных» русских монархов. Современники писали, что за царем нелегко поспевали даже молодые флигель-адъютанты, сопровождавшие его на длинных пеших прогулках. В теннисе он достиг определенного мастерства, умело сопротивляясь графу Сумарокову-Эльстону, чемпиону России по этому виду спорта. Во время одного из поединков, писал Б. А. Энгельгардт, «чемпион с такой силой всадил свой мяч в коленную чашку царя, что тот хромал после этой игры в течение двух дней». Царь любил море и при первой же возможности купался — и в Крыму, и в финских шхерах.

Много путешествуя, Николай II пристрастился к фотосъемкам, стал (как и вся его семья) страстным фотолюбителем. И у него, и у его детей были фотоаппараты, и из каждой поездки привозились целые собрания снимков. Благодаря этой страсти последнего венценосца сохранилось огромное количество фотографий, связанных с приватной жизнью его семьи. Однако самым любимым развлечением самодержца была охота на оленей, кабанов, зайцев, фазанов и другую дичь. В Беловежской Пуще ходили на зубров. К охоте царь пристрастился еще будучи наследником. Первый «мастер-класс» дал ему дядя — великий князь Владимир Александрович. В декабре 1891 года будущий царь убил первого своего лося.

И в дальнейшем он не отказывал себе в удовольствии «бить зверя». Современники не всегда одобряли эту царскую страсть. В 1901 году генерал Е. В. Богданович даже просил любимого камердинера Николая II — Н. А. Радцига — дать своему хозяину, слишком часто ездящему на охоту, соответствующие наставления. «Сегодня тоже поехал в 10 часов утра, а вернется к вечеру, — отмечала супруга генерала. — Поэтому очередные доклады министерств отложены, а между ними и доклад министра внутренних дел. Время теперь тяжелое — надо делом заниматься». А. В. Богданович не могла понять, что для самодержца охота была не просто развлечением, это было бегство от себя, от государственных дел и принятия ответственных решений, короче говоря — от необходимости нести непосильную ношу самодержавного монарха. Отвлечение давало силы: «…как всегда чувствовал себя после охоты бодрым», — записал Николай II весной 1906 года..

Будучи блестящим стрелком, царь из самолюбия стрелял только наверняка, скрупулезно записывая в дневник, сколько и какой живности он убил. Так, в 1895 году на охоте и «просто так» он убил 125 зверей и птиц, в 1896-м — 260, в 1904-м — 551, в 1905-м — 199, в 1906-м — 1157, в 1914-м — 246 и т. д. Во время Великой войны царь не охотился. Как видим, год на год не приходится. Но показательно, что более всего животных он убил в тяжелейшем для страны 1906 году. Не ограничиваясь выслеживанием и отстрелом диких лесных животных и «дичи», Николай II любил стрелять по воронам, также фиксируя в дневнике, сколько птиц убил (в опубликованном дневнике царя, согласно моим подсчетам, есть информация о 29 подстреленных воронах). Однажды царь убил в лесу дятла и сову. Для охотников-профессионалов, живущих отстрелом животных, даже случайное убийство этих птиц считается экстраординарным событием.

Для Николая II, вероятнее всего, все обстояло иначе. Удивительное хладнокровие позволяло царю, простояв церковную службу и приняв доклад министра, на прогулке в дворцовом парке убить кошку, а затем продолжить череду обычных дел. А ведь, согласно русскому поверью, убить кота — семь лет ни в чем удачи не видать. Конечно, право человека — верить или не верить примете, но факт остается фактом — царь убивал ради убийства. То был выход агрессии всегда ровного и спокойного царя; если угодно — охота и отстрелы, в которых участвовал царь, можно понимать как ее своеобразное переориентирование. «Уже древние греки знали понятие катарсиса, очищающей разрядки, — писал выдающийся австрийский ученый К. Лоренц, — а психоаналитики прекрасно знают, какая масса похвальнейших поступков получает стимулы из „сублимированной“ агрессии и приносит добавочную пользу за счет ее уменьшения». Но как бы то ни было, это предположение может служить объяснением, но не оправданием «убийства кошки». Жестоким человеком Николай II не был. Однажды в Крыму в царскую спальню занесло красную куропатку. Найдя ее под кроватью, царь сам выпустил ее в окно. В другой раз он искренне пожалел «бедного лося», напоровшегося на решетку у Петербургского шоссе и «убившегося». Но одно дело — специальное выслеживание дикого зверя или прогулка «со своим ружьецом», предпринятая с целью кого-нибудь подстрелить (ворону ли, кошку — неважно), а другое — случайность. Полагаю, что корни «сентиментального» отношения к куропатке и лосю заключаются именно в этом.

Описывая привычки царя, официальный биограф ничего не написал о пристрастии Николая II к курению. Странным это обстоятельство признать конечно же нельзя. В XIX веке курение не считалось чем-то дурным, более того — вредным. Курили тогда многие. Царь впервые узнал вкус табака в двадцать один год. «Не выдержал и начал курить, уверив себя, что это позволительно…» — записал он в дневнике в 1889 году. И в дальнейшем, уже будучи самодержавным владыкой, он не мог скрыть радости, получая «табачные подношения». «В 21/2ч. принял посланного от Султана Ариф-Пашу, — отмечал он в дневнике, — он привез серебряный столик с предметами для курения и целый шкапчик с папиросами. Табак самый практичный и приятный подарок, по-моему!» Когда началась Великая война, император шутил, что успел к ней подготовиться. «Новый запас табака был мне привезен в Крым от Султана незадолго до начала войны, — говорил он, — и, таким образом, я оказался в этом отношении в довольно благоприятных условиях». Курил он папиросы, не переносил (как и супруга) запаха сигар. Единственным человеком, который в присутствии высочайших особ мог курить сигары, был престарелый Г. И. Гирш — лейб-хирург, скончавшийся в 1907 году. Его уважали и любили, считая чуть ли не членом царской семьи (примечательно, что постепенно главный надзор за детьми императора перешел к гофлектрисе Е. А. Шнейдер, приходившейся племянницей Гиршу, — для Александры Федоровны данное обстоятельство имело важное значение). Но дозволенное Г. И. Гиршу было скорее исключением, лишь подтверждавшим общее правило: при Николае II и Александре Федоровне сигар закуривать не полагалось. Со временем при дворе стало традицией курить папиросы; к концу официального обеда сам государь подавал присутствовавшим пример, доставая из портсигара папиросу и вставляя ее в пенковый коленчатого вида мундштук.