Троянский конь - Стэл Павлоу

– М-мой отец был из южных земель. Хотя я вырос среди греков… мое имя… Синон.

– Синон?..

Они мне не поверили. Какой же я глупец! Синан! Я должен был назвать имя Синан! Это имя человека из здешних мест, раба, вынужденного служить у греков. Не Синон. Теперь придется действовать быстро.

Я продолжил говорить, все еще не находя в себе смелости взглянуть троянцу в глаза:

– Мне теперь совсем некуда идти, нет больше для меня места ни на земле, ни на море.

– Где ваша армия?

– Они ушли,– печально сказал я.– Греки сбежали.

– Почему они тебя бросили?

Предательство. Да, они все знали о предательстве. Я сказал:

– Я видел, как Одиссей убил человека, который выступал против этой войны. И тогда я рассказал о том, что узнал. От этого воины так испугались, что армия ослабела. Затем пришла болезнь, и греки потребовали, чтобы их вернули домой. А за то, что Одиссей похитил статую богини Афины, покровительницы Трои, этого ужасного человека заставили принести подношение Афине, чтобы она покровительствовала греческим кораблям на долгом пути домой.

Троянцы сразу сообразили, что подношение Одиссея Афине – это огромный деревянный конь, которого греки оставили на берегу. Размером почти с корабль, туловище – из целых сосен, а к каждой ноге снизу приделано колесо. Троянцы сразу же принялись спорить и ссориться из-за него.

Лаокоон, жрец Посейдона, сыпал дурными пророчествами из-за этого коня, рассказывал о том, как во сне приносил в жертву быка, а из моря вынырнули две огромные змеи и пожрали его самого и его сыновей.

Лаокоон хотел, чтобы коня сожгли прямо на берегу, где он стоял. Но я возразил, что его пророчества истинные, но предрекают они участь всех греков в том случае, если коня втащат внутрь городских стен и тем почтят богиню Афину.

Только сейчас я впервые увидел истинную натуру троянцев. Они отчаянно искали удачи, жадно хватались за любую соломинку, которая могла бы изменить их несчастную судьбу, хотя они сами навлекли на себя эти беды. И даже когда они победили, в своей жадности троянцы подумали лишь о том, чтобы погубить побольше врагов.

Троянцы обвязали огромного коня веревками и под восторженные крики горожан протащили его через ворота в город и поставили перед храмом Афины.

Когда на Трою опустилось черное покрывало ночи, когда троянцы наполнили желудки и увеселили сердца вином на пиру в честь победы, который длился целый день напролет, они уснули. А я все бродил по улицам их мерзкого города.

И когда я открыл запоры на брюхе деревянного коня, я услышал голос:

– Разве у нас был выбор?

Меня заметили? Я медленно и осторожно, чтобы не вызвать подозрений, спустился вниз от живота лошади и увидел женщину, которая бродила между гигантскими деревянными ногами, трогала их рукой и плакала, моля о прощении.

– Тысяча греческих женщин, и у каждой в глазах – надежда и мольба. Что делать – бороться или покориться? Отвергать похитителей или уступить, облегчить себе тяготы плена? Мы знали, что бремя плена продлится долго и будет суровым и тяжким. Женщины, с рождения привыкшие к удобствам, знали, что сразу собьются с пути, если будут искать уюта. Они убедили себя, что, может быть, смогут обрести здесь новую жизнь, но на самом деле это была лишь борьба за выживание. Воля к жизни сильнее любой женщины и любого мужчины. И снова я спрашиваю – разве у нас был выбор?

Я вышел из тени. Мне не хотелось прерывать молитву этой женщины, но я ничего не мог с собой поделать. Я должен был задать ей неизбежный вопрос:

– Они все сдались, уступили?

Женщина испугалась. Она быстро отшатнулась и прикрыла лицо накидкой.

Я шагнул к ней и попросил:

– Пожалуйста, ответь…

Она не смотрела на меня.

– Для каждого ума это было болезнью, для каждого сердца – позорной трагедией. Некоторые были сильными и стойкими. И они поплатились за свою непокорность. Елена полюбила своих похитителей – ведь они не желали и не причинили ей никакого зла. Она обманула себя и поверила, что в похитителях тоже можно найти хорошее, хотя бы лишь для того, чтобы облегчить свои страдания. Она перестала быть собой. Злые мужчины пронзили ее ум, словно копьем, и оторвали ее от этого мира.

– Ты знаешь что-нибудь об остальных?

– За десять лет я всех их узнала в лицо.

Можно ли ей доверять? Или она предалась троянцам настолько, что выдаст меня? Я решил, что все же стоит рискнуть.

– А Мойра? – спросил я.– Она предала меня?

– Как же плохо ты ее знаешь! Она сражалась храбрее любого воина!

Я боялся узнать остальное, но все же спросил:

– Где она?

– Она мертва…

– Давно?

– Уже девять долгих лет. Она погибла первой. Атанатос взял ее силой, заставил ее понести от него дитя, через которого он, по благословению Оракула, якобы должен был обрести бессмертие, но Мойра отказалась вынашивать плод и сама вырезала его из своей утробы. Когда она лежала и кричала, истекая кровью, он притащил ее в свой храм, отсек ей голову и насадил на пику, которую выставил потом над вратами своей башни. Она и поныне там, и каждое утро я молю ее дать мне силы продолжать.

Я рухнул на колени, не в силах вздохнуть. Мою грудь стянуло жгутами сплетенных мускулов, ребра прогнулись, не впуская внутрь воздух. Мойра мертва уже девять лет?

Я сражался за ничто.

Женщине не терпелось убежать, скрыться в ночи, как поступают только предатели. Я спросил у нее:

– Как твое имя?

На ее некогда гладких щеках заблестели слезы. Она посмотрела мне в глаза – я разглядел ее в отсветах фонарей – и зарыдала.

– Мое имя – Елена.

Она была прекрасна, как и рассказывали о ней. Меня поразила ее красота. И я попросил:

– Покажи мне, где лучше зажечь маяк.

Дрожи, Атанатос! Дрожи! Может быть, ты боишься богов. Теперь бойся меня!

Когда воины, вышедшие из нутра деревянного коня, открыли ворота Трои, греки приплыли обратно, пылая убийственной ненавистью, и ворвались в город. Ничто не могло погасить их пламенеющую ярость, кроме лязга клинков, которыми они рубили и кололи троянцев.

Смотрите же, как пала Троя! Смотрите, как погиб ее народ, погребенный в череде могил. Шипели и трещали погребальные костры Гадеса, визжал призрак Гектора, греки устроили кровавую бойню на улицах, в храмах и поджарили троянцев!

Мы, воины Греции, шагали сквозь охваченные огнем колонны, от которых разило смертью троянцев, сквозь ревущие языки пламени и клубы дыма. Те, кто спал, никогда не проснутся. Те, кто не спал, уснут навеки. Не будет славной победы нам, грекам,– мы пришли уничтожить Трою.