Троянский конь - Стэл Павлоу

Трою впервые увидев, я зрел пред собою гребни из конских волос на сверкающих шлемах. Дружно щиты о щиты ударяли, воины шли, как гранитный утес, нерушимо держась под ударами ветра. Шли как один, шли, как бессмертные боги идут.

Что мы теперь? Нас загнали в багровое море, назад к черноносым судам, и отчаянье нами владеет. Что мы теперь? Умираем в пустыне средь тел наших братьев погибших, среди белых костей тех, кто пал здесь, под стенами Трои, за все десять лет. Трупы и смерть – вот союзники наши отныне. Где крепкошеий Аякс, могущий свалить и быка одной лишь рукою? Он окутан туманом тоски и невзгоды и меч свой берет, путь к Аиду себе пролагая.

Что мы теперь? Троянцев добыча, жадность которых не могут смирить даже смертельные стрелы и копья. Где теперь праздный Парис? Мертв, а Елену взял в жены еще один отпрыск Приама, принц Деифоб. И вновь женщины греков врагов услаждают на ложе. Где благородство троянцев? Нету его, это миф, это ложь.

Мы, воины Греции, жмемся к кострам по ночам и плачем как дети, навзрыд, жен и подруг вспоминая, которых нам больше не видеть.

– Киклад!

Я вгляделся в холодную темноту ночи и в мерцающем свете костров увидел моего царя, Идоменея. Но гордый властитель Кносса, который с горящим сердцем взирал на игры с Быком, ныне исчез. Сияние его прекрасного лица померкло.

Выходит, тяготы войны жестоки к царям, как и ко всем остальным. Почему-то это меня порадовало.

Я вскочил на ноги и приветствовал его:

– Великий царь! Что прикажешь?

– Язык человека может быть скользким и вероломным, не так ли?

– Вы пили с царем Одиссеем?

Мне показалось, на задумчивом лице царя промелькнула улыбка.

– Ты скорбишь о своей Мойре.

При одном звуке ее имени мое горящее сердце пронзила ужасная боль, словно живую плоть терзали зазубренной острогой.

– Она заперта за этими стенами,– напомнил я.– Если даже она верна мне, я все равно в ярости.

– Мы все в ярости, Киклад. Не сомневайся.

Что же так угнетало моего царя? Идоменей окинул взглядом своих воинов, сгрудившихся вокруг костров.

– Пойдем со мной,– велел царь.

Мы удалились от мерцающего и потрескивающего пламени костров и подошли к черному берегу, о который разбивались холодные морские волны.

– Я видел, как ты танцевал с быками. Я видел, как ты с ними боролся. Прекрасные, могучие звери… ты выворачивал их черные рога руками – там, в Лабиринте Кносса. Ты был отчаянно храбрым и не выказывал страха.

Я смутился оттого, что царь меня запомнил.

– Остался ли ты прежним храбрецом? Идет ли рядом со мной все тот же мужчина, что танцевал с быками? Или эта несчастная война его погубила?

Меня оскорбил вопрос царя. Я дерзко сказал:

– Великий царь, я уже спрашивал тебя – что прикажешь?

Царь Идоменей обдумал мои слова, мрачный и озабоченный. А потом протянул мне руку и приказал пойти вместе с ним в шатер царя Одиссея.

В шатре Одиссея, перед роскошным столом, в окружении предводителей греческого воинства стояли двое знатных троянцев с мрачными лицами, которые в бою с ликованием разили греков,– Антенор и Эней.

Я потянулся за мечом, но царь Идоменей удержал мою руку.

– Ты простой воин,– сказал он.– Этого тебе не понять.

Двое мрачных троянцев завершали свое дело.

– Значит, мы договорились – я получу половину богатств Трои, и один из моих сыновей сядет на трон. Дом Энея останется нетронутым, и его достояние тоже.

Лукавый царь Одиссей протянул руку над столом, где стояло вино.

– Даю в том свое слово.

– А что же Агамемнон?

– В этом деле я говорю и за Агамемнона тоже.

Эней повернулся к столу спиной и посмотрел на меня. Его темные глаза грозились проглотить целиком всю мою судьбу.

– А тот человек, которого вы оставите на берегу? – спросил он.– Чего желает он?

Я не понял, о чем речь. И посмотрел на царя Одиссея, ожидая объяснений. Одиссей отпил вина и погладил бороду рукой.

– Киклад, Идоменей выбрал тебя для этого отчаянного дела, и я доверяю его суждению. Если бы врата Трои открылись пред тобой и ты бы вошел туда – кого бы ты искал, кого бы отметил?

– В чем здесь подвох?

Одиссей рассмеялся от такой неприкрытой подозрительности.

– Киклад, ты мог бы быть моим двоюродным братом. Никакого подвоха нет. Когда ты войдешь в Трою, кто первым отведает бронзы твоего клинка?

Только один человек.

– Вавилонянин,– ответил я, задыхаясь от гнева.– Колдун, который называет себя Атанатосом. Он вырвал мое сердце и до сих пор держит у себя – его я стал бы искать и его бы отметил.

Эней принял мое желание. Он повернулся к столу и Антенору.

– К рассвету статуя Афины Паллады исчезнет из храма. Мы скажем, что ее украл Одиссей. А вы приведете в исполнение свой план, и дом Приама падет.

Я не понял, о чем они сговорились, но как только соглашение было заключено, Одиссей приказал проводить двоих мрачных троянцев обратно в Трою.

Я же присел к столу Одиссея.

– Мы теперь заключаем союзы с троянцами?

– Мы явились сюда не для того, чтобы ставить Трое какие-то условия,– заверил меня Одиссей.– Мы пришли, чтобы сразиться с троянцами насмерть.

Идоменей быстро подошел к нам и присоединился к разговору.

– Киклад, если ты все еще жаждешь войны, знай, мы с тобой. Мы соблюдем свое соглашение с троянцами точно так же, как Парис чтил договор с Менелаем.

– Через три дня созреет плод нашего плана,– сказал Одиссей.– Но все зависит от скользкого и вероломного языка одного-единственного человека, которому троянцы поверят, потому что знают, что он не будет их царем.

Над покинутым и сожженным лагерем греков вились клубы черного дыма.

Я разорвал тугие путы, которыми меня связали, и жадно припал сухими потрескавшимися губами к той влаге, которую смог отыскать в разбитом черепе подохшего от болезни черного быка. Его помутневшими глазами я утолил голод, а жажду утолил, облизав раздувшиеся влажные внутренности.

Я услышал голоса и побежал прочь, спотыкаясь о гниющие кости сотен трупов. Я бежал, пока не упал на колени у ног какого-то троянца.

Бронзовый клинок рассек мне плечо. Я зажал рану. Алая кровь заструилась из-под моих грязных пальцев.

– Как твое имя? Говори!

Мое имя? В страхе я позабыл его! С трудом, запинаясь, я сказал: