Маленький журавль из мертвой деревни - Гэлин Янь

и сплела эту чудную корзину. Плела Дохэ часто и тонко, в корзину можно было хоть рис насыпать, ни зернышка не просыплется, и что лежит на дне корзины, снаружи не разглядеть. А дно Сяохуань укрывала эмалированной миской. Так много кто делал: если, вдруг где дают без талонов тофу или фарш, пока побежишь за миской, все уже разберут. Иногда случалось, что комбинат готового питания распродавал яичные желтки (и кто знает, на что комбинату белки, ведь желтки-то куда вкуснее), их отпускали черпаками: нет миски — значит, проворонил ты свою удачу. А если ничего такого не встретилось, миска все равно могла пригодиться: купишь сою, горох или бобы, идешь себе по рынку, лущишь да в миску бросаешь. Сяохуань вразвалку подошла к кузову трехколесного велосипеда, с которого отпускали яйца. Велосипед был торговой точкой предприятия, сбывавшего яйца домашней птицы, за качество продукта тут никто не ручался, и у кузова частенько стояли недовольные покупатели, бранясь на всю улицу и рассказывая, как вчера принесли домой яйца, стукнули о край миски, а из скорлупы вывалился полудохлый цыпленок или утенок. Если настроение у продавца было хорошее, он мог и научить: цыпленку нужно разрезать брюшко, оттуда достанешь еще пол-ложки желтка, который скоро в потроха превратится. Но чаще продавец бушевал: а где вы раньше были? Надо было яйца на свет смотреть! Поэтому вокруг велосипеда всегда толпились люди, они брали яйца и подносили к солнечным лучам, пробивавшимся сквозь дыры в тростниковом навесе, вертели яйца и так, и эдак. Лучей было мало, а яиц много, и острые, как лезвия, плечи Сяохуань служили ей хорошую службу: рассекая толпу, она пробиралась поближе к дыре в навесе и подставляла яйцо под пучок света, да так, чтобы ни один лучик в сторону не убежал. Тут непременно поднимался крик: ай, что за женщина, весь свет мне загородила! Сяохуань отвечала: извините, извините, не знала, что вы этот свет уже купили! За такими словами обязательно следовала перепалка. Сяохуань обменивалась с противником любезностями, по одному возвращая яйца в большую корзину на прилавке, а тем временем под ее эмалированной миской лежало уже четыре, а то и пять яиц. Продавец глянет мельком к ней в корзину, а там пусто, хоть шаром покати, одна белая миска с иероглифами «Слава передовикам труда!» Люди поглазеют на представление, дождутся, когда Сяохуань откланяется и уйдет со сцены вместе со своей чудной корзиной, и дальше выбирают яйца.

Иногда она приходила охотиться к лотку с кулинарией. Лоток был государственным, и там явно знали, что о репутации можно не заботиться: за вывеской виднелись несколько сальных разделочных досок, ряд квадратных эмалированных блюдец с солеными свиными пятачками, сердцами, печенью, легкими и соленым тофу и толстая сестрица, глядевшая на всех свысока. Блюда с мясом были накрыты марлей, когда-то белой, а теперь темно-коричневой. Если кто-нибудь подходил за покупкой, толстая сестрица с третьего раза отзывалась: «А талоны-то есть?» Ей отвечали: «Есть», тогда она бросала: «Вчерашнее» и медленно шла к прилавку. Это значило, что сестрица предупреждает: мясо на прилавке приготовили еще день назад, нравится — пожалуйста, но если после такого угощения живот прихватит, мы за то не отвечаем. У толстой сестрицы был один недостаток: взявшись за дело, она постоянно оглядывалась по сторонам: даже мясо режет, и то смотрит во все стороны. Это наводило на мысль, что раньше сестрица была передовиком труда — так наловчилась в своем деле, что могла работать хоть с открытыми глазами, хоть с закрытыми, все равно. Когда Сяохуань выходила на охоту к прилавку толстой сестрицы, ей нужно было уже не просто искусство, а колдовство. Из-за досадного недостатка сестрицы Сяохуань должна была успеть спикировать рукой к нужному кусочку под марлей, ухватить его и швырнуть в корзину, пока сестрица смотрит в другую сторону. Потом, забросив корзину на локоть, надо было накрыть кусок миской. Со временем размер миски в ее корзине увеличивался, потому что добычи, которую приходилось прятать, с каждым днем становилось больше. Однажды Сяохуань увидела, как на рынке продают новорожденных цыплят, хотела купить парочку и вырастить дома в несушек — так вместо эмалированной миски в ее корзине появился настоящий алюминиевый таз. Таз — вещь полезная, иногда Сяохуань доставала из корзины таз, а под ним оказывалось сразу несколько находок: пара головок чеснока, кусок имбиря, четыре яйца, свиное ухо…

В день концерта Сяохуань нарезала целую миску добытых на охоте свиных ушей, завернула их в кулек — хотела отнести Эрхаю за кулисы, чтобы он подкрепился.

Сяохуань с Дохэ пришли к большому залу горкома, вокруг главного входа собралась суматошная, шумная толпа. Концерт был совместным: выступали и военные, и гражданские, вход свободный, но только для групп от предприятий. Скоро Сяохуань и Дохэ смешались с толпой и оказались в зале. Внутри стоял страшный беспорядок, хулиганы и девицы из афэев заняли места по краям от военных, усевшихся в четыре ровные колонны, и кокетничали друг с другом, перебрасывались конфетами, редисом, жареными рисовыми пирожками. Военные на сцене нестройно распевали свои песни, а тот, что стоял впереди всех и командовал, размахался руками: то рубил ими, то рыл — словно и правой, и левой ворочал овощи в большом котелке.

Сяохуань заметила в холле лоток с семечками и купила два кулька, один сунула в карман Дохэ. Дохэ вытаращилась на нее, а Сяохуань со смешком объяснила: «Сын преподнес нам целых пять юаней, от семечек не обеднеем!» Но сердце ее обожгло стыдом: опять за свое, снова взялась транжирить, а разве легко это — бегать по рынку да охотой промышлять? К тому же сын ради этих пяти юаней даже от обедов отказался, а ты тут же бросилась их проматывать.

Представление закончилось, хулиганы и девицы потянулись из зала, солдаты тоже ушли, все так же нестройно распевая свою песню. Какой-то коренастый военный, седевший во втором ряду, жестом велел школьникам из агитбригады подойти поближе, и они столпились у края сцены. Сяохуань и Дохэ искали глазами Эрхая, но никак не могли найти.

Начальник громко спросил:

— Кто у вас солист на эрху? — из-за южного акцента, с которым он говорил, все услышали: «Котовас солил пахлаву?»

— Сколько человек играли на эрху? — спрашивал начальник. — Поднимите руки!

Разом поднялись четыре руки. Молодой мужчина, по виду учитель, вытащил из-за боковой кулисы и высоко задрал еще одну руку. Сяохуань ткнула Дохэ локтем: последняя рука — Эрхаева.

— Вот он! — воскликнул начальник. — Я даже за кулисы ходил на него взглянуть![113]

Сяохуань