Маленький журавль из мертвой деревни - Гэлин Янь

Сяохуань подумала: какой меткий у меня глаз, сразу рассмотрела, что это неграмотная, ни одного иероглифа не знает. По дороге домой она представляла, как тетушка вернется к себе, разложит полотенца на кровати и кто-нибудь объяснит ей, что на самом деле красными иероглифами на полотенцах написано слово «гостиница». Тогда она подумает: а сестрица, видать, тоже ни одного иероглифа не знает.

Сяохуань завернула яйца в косынку, привязала ее к рулю и изящными шажками пошла к дому. Дорога вся была изрыта оспинами, асфальт давно унесли с дороги колеса велосипедов да людские подошвы. Дорожное управление тоже было занято революцией. Велосипед то и дело подпрыгивал на кочках, и Сяохуань казалось, что ее сердце еще хрупче яичной скорлупы, нужно нести его в руках, не то разобьешь. Она уже не помнила, когда дома в последний раз ели яйца. Лишившись зарплаты Чжан Цзяня, Сяохуань наконец-то решила научиться жить по средствам. Но деньги на сберкнижке, которых и так-то было немного, очень быстро утекли. Правда, с деньгами в кармане Сяохуань тотчас глупела, а сидя на мели, наоборот, становилась на редкость сметливой. Она взяла груду спецовок, перчаток и ботинок из вывернутой кожи, скопившихся у Чжан Цзяня за долгие годы, и обменяла их у крестьян на рис и муку. Еще дома набралось целых две коробки хозяйственного мыла, которое годами выдавали на заводе, от сухости оно уже трещинами пошло. Но в тот год мыло оказалось в дефиците, и кукурузной муки, которую она получила за коробку мыла, хватило на целых два месяца.

С Чжан Цзяня снимут обвинение до того, как они всё в доме продадут или сменяют на еду. А если не снимут, она к тому времени найдет работу. Ведь у всякой дорожки есть конец? Вон, людям из японской деревни отрезали последний путь к спасению, но Дохэ-то все равно выжила. Мимо Сяохуань проносились велосипеды — рабочие поехали со смены домой. В прежние деньки было совсем не так: велосипеды несокрушимой армией неслись по дороге, сметая все на своем пути, а сейчас людей на заводах стало меньше на треть: одних держали под замком, другие их караулили. И постаревшие велосипеды катились по дряхлой дороге, дребезжа и подпрыгивая по три раза на каждой кочке.

Сяохуань приходилось то и дело покрикивать, чтобы на нее никто не наехал. Из шести яиц можно сварить шесть кастрюль лапши с подливкой. Сейчас в полях как раз пошел дикий красноднев, сделаем из него подливку с яичными хлопьями, вот и угощение на малый Новый год[110]. Эрхай может без лишних слов умять три большие миски. Теперь из детей только он и остался, и Сяохуань с Дохэ жили впроголодь, стараясь как следует накормить младшего. Перед арестом Чжан Цзяня Дахай заходил домой за постелью и одеждой: ни дать ни взять незнакомец, ошибившийся дверью. С порога сразу рванул в комнату, оставляя за собой дорожку грязных желтых следов. С ним были двое каких-то парней, пришли за компанию. Тогда Сяохуань еще не знала, что Дахай твердо решил порвать с семьей, и, увидав его, зашумела: вот паршивец, ты куда в ботинках? А он натоптал в большой комнате и стал топтать в маленькой, будто никогда и не слышал про давнее правило семьи Чжан. Дохэ, опустив голову, посмотрела на цепочку грязно-желтых следов в коридоре и молча пошла за носками. Вытащила из шкафа белоснежные, аккуратно сложенные носки, вернулась в коридор, а Дахай тем временем забросал своей одеждой и пол, и кровать в комнате.

— Ну-ка выйди и разуйся! — Сяохуань потащила его к порогу. Двое парней, которые пришли вместе с Дахаем, почуяли, что пахнет жареным, и отступили за дверь.

Он уселся на скамейку — на эту коротконогую скамеечку в семье Чжан всегда садились, чтобы переобуться.

— Снимай кеды! — приказала Сяохуань.

— Не буду! — Спутники Дахая стояли за распахнутой дверью, заглядывая внутрь квартиры.

— Только посмей!

— Я и посмел, кеды-то на мне! — Чжан Те задрал ногу с облепленным грязью кедом, закинул ее на другую ногу и покачал, демонстрируя подошву Сяохуань.

— Тогда там и сиди. Попробуй хоть шаг в квартиру сделать! — Сяохуань схватила подвернувшуюся под руку метлу.

— Больно мне нужно входить! Принеси одеяло мое и матрас!

— Куда собрался?

— Туда!

— Пока не объяснишь, даже иголки из дома не дам вынести!

— Я сам возьму!

Не успел Чжан Те подняться со скамейки, как Сяохуань нацелилась в него метловищем.

— Разувайся, — она постучала метлой по его ноге.

— Вот и не буду!

Дохэ решила вызволить Дахая из осады. Она подошла, согнула колени и присела передним аккуратным колобочком. Оттопырив пальцы, одними большими и указательными стала развязывать измазанные в грязи шнурки. Сяохуань хотела было сказать Дохэ, чтоб прекратила ему прислуживать, пусть сам снимает, но Чжан Те уже дал волю своей ноге. Нога сделала небольшой размах и со шлепком опустилась точно на середину груди Дохэ.

Сяохуань запомнила, что Дохэ в тот день повязала поверх одежды белый фартук, а на голову надела белую косынку. Подошва кеда «Хуэйли» сорок третьего размера тут же отпечаталась на белом полотне. Баскетболистам из команды хунвэйбинов, в которой играл Чжан Те, раз в полгода выдавали по паре кед, ему и так-то жалко было их носить, а в грязный дождливый день тем более. Фартук у Дохэ был новенький, она как раз дошила его, надела и отправилась на кухню, и тут пришел Чжан Те. Все будто специально было приготовлено для этого удара.

Еще Сяохуань запомнила, как Дохэ посмотрела на свою грудь: тот отпечаток сорок третьего размера оказался слабым и блеклым, но Дохэ все равно попыталась его смахнуть. Она медленно поднялась с пола, продолжая хлопать рукой по груди.

А вот себя после того удара Сяохуань не помнила. Не знала, поколотила ли Чжан Те метлой, закрывал ли он лицо. Она совсем не помнила, как он ушел. Только полчаса спустя Сяохуань поняла, что Чжан Те ничего с собой не взял. На другое утро она заметила, что Дохэ все время сутулит спину, пряча грудь. Сяохуань растирала водкой бледный синяк на груди Дохэ, уговаривая ее не вставать со зверенышем на одну доску.

И в то же самое утро Чжан Цзяня увели из цеха.

С тех пор как семья лишилась Чжан Цзяня и Чжан Те, Дохэ сделалась еще тише. Оставаясь одна, она начинала сутулиться, пряча грудь. Словно загодя закрывалась от следующего пинка, который рано или поздно должен ей