Синее пламя - Дмитрий Воронин

Первой поняла все, разумеется, вампирочка. Но не от глубокой мудрости, быстрой смекалки или острого взгляда. Просто она стояла не вплотную к стене, а почти в центре зала, рядом с пьедесталом Арианис. То, чего никак нельзя было разглядеть в упор, было вполне узнаваемым издалека. — Шенк… это карта.

Он почти бегом удалился от стены на расстояние нескольких десятков шагов. Теперь видел ясно, что ряды бугров и нарывов изображают горные хребты, разломы — реки, провалы — озера. А острая щетина, заполонившая чуть не треть карты, это просто лес. Постепенно он начал узнавать местность, но с трудом… В Цитадели было немало карт: и простых, лишь дающих общее представление о местности, и подробных, где были обозначены чуть ли не каждый родничок, а уж любое людское поселение — в обязательном порядке. Карты земель, принадлежавших Ордену, были исключительно подробными, карты других стран — не очень, но даже и они почти не содержали белых пятен, чего нельзя сказать, к примеру, о картах Заморья, которые куда больше походили на простые наброски. Любая карта устаревает со временем, человек не склонен удовлетворяться тем, что дает ему мир, вынуждая даже саму природу подстраиваться под свои нужды. Эта же карта была сделана не просто давно, с той поры прошла целая эпоха и изменилось многое, очень многое. Иных лесов уже нет и в помине, реки многократно сменили русла, а от кое-каких озер не осталось и следа, зато появились новые. А города, что отмечены на карте россыпью крошечных коробочек, давно ушли в небытие, и лишь какой-нибудь знаток старины, проведший жизнь за книгами, сможет сказать, как они назывались да какие народы их основали. Но горы… горы почти не изменились, как не изменятся и еще через тысячу лет, что промчатся для седых вершин как единый миг.

И посреди горного хребта, в местах, ныне известных под названием Червоточины, вспыхивала и угасала крошечная голубая искорка.

Как зачарованный, Шенк смотрел и смотрел на пульсирующий огонек, а тот звал, манил, прямо кричал: я здесь, иди ко мне, я именно то, что ты ищешь! А затем вдруг по камню снова пробежала волна, стирая выступы, заполняя впадины, сглаживая поросль огромных лесов… и вот перед ними снова обычная стена, со следами инструментов тех, кто когда-то вырубил в монолитной скале этот огромный храм, с темными пятнами сырости и ниточками вездесущей паутины. Откуда здесь паутина? Или на пауков не действуют отпугивающие непрошеных гостей заклятия?

— Ты… ты запомнил? — прошептала Синтия, как и темплар, не сводившая взгляда с уже успокоившегося и приобретшего прежнюю монолитность гранита.

— А? — Он повернулся к ней, глаза медленно приобрели осмысленное выражение. — Да… я знаю это место. Вернее, слышал о нем.

— Там спрятано это… «Синее Пламя»?

Он пожал плечами:

— Вероятно… но нам это не слишком поможет. Это место называют Червоточиной, но можно было бы подобрать и лучшее название. Там скалы изрыты пещерами так, что мы можем искать годами и все это время оставаться буквально в нескольких шагах от цели. К тому же это мингская земля.

— Далеко? — Похоже, перспективы поиска ее волновали мало. А если подумать… может, им повезет сразу? Или почти сразу… через половинку сезона, к примеру?

— Отсюда? Не очень.

— Ну и прекрасно, — заявила девушка нарочито бодрым тоном. — Тогда пойдем, рыцарь Света?

Он взглянул на ее запавшие щеки, на потускневшие глаза, Прислушался к своим ощущениям, что были еще очень и очень далеки от обычного здорового состояния. Представил себе, как будут они пробираться через имперскую территорию, где за каждым кустом — враг, где каждый прохожий может оказаться доносчиком, где помощи ждать неоткуда, а уповать на милость Императора — глупо и смешно. Перед глазами на мгновение мелькнули скалы, испещренные черными провалами многочисленных пещер, от огромных, куда всадник может въехать, не склонив копья, до крошечных, куда протиснуться сможет лишь тоненькая Синтия, а он сумеет засунуть разве что голову, да и то рискуя оставить ее там навсегда. Согласно кивнул:

— Да… надо идти.

— Я люблю тебя…

Это прозвучало столь тихо, что Таяна решила, что ей почудилось. Она так давно —ждала этих слов, что сейчас отказывалась верить в услышанное. А может, ей просто отчаянно хотелось, чтобы он повторял это снова и снова.

В последнее время в отношениях между ними что-то изменилось. Она ни на секунду не забывала слова Оракула, слова горькие, безысходные… Она обречена любить этого человека, даже осознавая, что любовь эта вызвана не единением душ, а лишь стечением обстоятельств, щедро замешанном на древней магии. Нельзя разделить с человекам мысли и чувства, разделить по-настоящему, не на словах — и остаться к этому человеку равнодушным. Она знала, что ее ждет, и все же пошла на это, чтобы спасти его, затерявшегося в собственной памяти, утратившего то, что делает человека человеком, отличает от животного, который мало помнит прошлое и совсем не думает о будущем.

— Я люблю тебя…

Это звучало словно музыка, нежная, щемящая… и капельку печальная. Плевать на то, что говорил Оракул, плевать, из какого семени родилось чувство, что заставляла ее сердце замирать, стоило этому мужчине случайно коснуться ее руки. О да, оно не ломала его волю, не пыталась очаровать и влюбить в себя, по крайней мере не делало этого намеренно. В ее мире женщина могла позволить себе многое, могла даже просто предложить избраннику себя… правда, так поступали в основном изнеженные аристократки, в селах нравы были поскромнее, но ей довелось пожить и в мирной деревушке, больше озабоченной видами на урожай, и при дворе, где на красавицу, не имеющую пары-тройки любовников, смотрели как на нечто ущербное, не от мира сего. Но Тэй всегда гордилась тем, что не стремилась походить на остальных.

Она просто ждала. Старалась быть рядом, старалась быть нужной. В слабой надежде когда-нибудь стать незаменимой. Оракул… да, он был мастер видеть будущее, но, проклятие на его седую голову, он не должен, не должен был пророчить ей безысходность и горе. Иногда Денис отдалялся от нее, оставаясь при этом по-обычному мягким, в меру галантным… но она чувствовала, что не ею заняты его мысли. И тогда — хоть в петлю… А потом в его глазах вдруг появлялось тепло, предназначенное ей, и Тэй готова была простить и забыть все, что угодно, лишь бы это тепло не исчезало.

— Я люблю тебя…

И эти теплые, исполненные нежности взгляды она ловила на себе все чаще. Женское чутье, о котором столь пренебрежительно отзываются мужчины и которое куда точнее любых предсказаний и пророчеств, ясно давало понять — искра не гаснет, она сияет все ярче и ярче и когда-нибудь превратится в жаркое пламя. Не потому, что в этих проклятых стенах она — единственная женщина. И не потому даже, что она красива… Тэй прекрасно понимала, что одной красоты недостаточно для любви, красота может вызвать страсть или то, что, мало отличаясь от страсти, презрительно именуется похотью… но любовь имеет иные истоки, любят друг друга душой, сердцем — но не глазами. Тот, кто любит, умеет видеть красоту возлюбленной даже сквозь внешнее уродство, и иной красоты ему уже не надо, ибо понимает — пройдут годы, нежная кожа покроется морщинами, мягкие локоны волос заблестят сединой… а душа лишь станет насыщеннее, ярче, богаче. Именно ее и стоит любить.