Кенилворт - Вальтер Скотт

Этот грозный страж был соответствующим образом вооружен тяжелой дубинкой со стальными остриями. Одним словом, он являл собой превосходный образец тех великанов, которые фигурируют в каждом популярном романе, сказке или легенде из жизни странствующих рыцарей.

Однако вид у этого современного титана, когда Уэйленд Смит обратил на него внимание, был встревоженный и раздосадованный. Он то и дело присаживался на массивную каменную скамью, видимо поставленную здесь специально для него, затем снова вскакивал, принимался скрести свою огромную голову и расхаживал взад и вперед, словно томимый беспокойством и нетерпением. В то время как страж взволнованно шагал перед воротами, Уэйленд со скромным, хотя и независимым видом, правда не без некоторой опаски, собирался уже проехать мимо него под арку. Но великан остановил его громоподобным окриком: «Назад!», угрожающе поднял свою окованную сталью дубинку и ударил ею оземь перед самым носом лошади Уэйленда с такой силой, что засверкали искры, а под сводами раздался гул.

Уэйленд, воспользовавшись выдумкой Дикки, принялся объяснять, что он принадлежит к труппе актеров, где его присутствие необходимо, что он случайно отстал в пути, и прочее в том же роде. Но страж был неумолим. Он ворчал и бормотал сквозь зубы что-то маловразумительное и лишь время от времени, даже чересчур ясно, выпаливал категорический отказ пропустить их. Вот примерный образчик его речи:

— Что же теперь, господа мои? — бормотал он сквозь зубы. — Где шум, где суета… — Затем, обращаясь к Уэйленду: — Ты плут и не пройдешь!.. — И снова про себя: — Тут и шум, тут и суета… Нет, никогда мне не запомнить… Здесь… гм… гм… — И опять Уэйленду: — Прочь от ворот, или я размозжу тебе башку! — И вновь про себя: — Тут и… нет, никогда мне не справиться!..

— Погоди, — прошептал Флибертиджиббет на ухо Уэйленду, — я знаю, на чем он застрял, и мигом приручу этого молодца.

Он спрыгнул с лошади, подбежал к часовому и, дернув его за хвост медвежьей шкуры, чтобы заставить великана наклонить огромную голову, что-то прошептал ему на ухо.

Даже под действием талисмана какого-нибудь восточного владыки наш африт не сменил бы своего грозного вида на выражение мягкой покорности внезапнее, чем это сделал колоссальный страж Кенилворта в то самое мгновение, когда шепот Флибертиджиббета достиг его слуха. Он швырнул наземь свою дубинку, подхватил Дикки Сладжа и поднял его так высоко, что это могло бы погубить мальчика, если бы великан решил выпустить его из рук.

— Верно! — восторженно прогремел он. — Именно так, мой красавчик. Но какой дьявол научил тебя?

— Пусть это тебя не заботит, приятель, — ответил Флибертиджиббет, — ты лучше… — Он взглянул на Уэйленда и его спутницу и затем опять зашептал.

Впрочем, ему незачем было говорить громко, потому что великан для удобства поднес его к самому своему уху.

Тут страж нежно обнял Дикки и опустил его на землю с осторожностью хорошей хозяйки, которая ставит на камин треснутую китайскую чашку, и в тот же миг крикнул Уэйленду:

— Проезжай, проезжай живей!.. Да смотри не опаздывай, когда я опять буду сторожить ворота!

— Да, да, проезжайте, — добавил Флибертиджиббет, — а я еще немножко побуду здесь с моим честным филистимлянином, моим Голиафом; но скоро я догоню вас и проникну во все ваши тайны, даже если они так же мрачны и глубоки, как подземелья этого замка.

— Охотно верю, — ответил Уэйленд, — но надеюсь, что скоро они перестанут быть моими тайнами, и тогда мне будет безразлично, посвящен ты в них или нет.

Они миновали башню, носившую название башни Галереи по следующей причине: весь вал, который тянулся к другой башне на противоположном берегу озера, называвшейся башня Мортимера, представлял собой просторную арену тридцати ярдов в длину и десяти в ширину, усыпанную чистейшим песком и защищенную с обеих сторон крепкими и высокими палисадами. С северной стороны наружной башни была построена широкая и нарядная галерея, предназначенная для дам, которые могли любоваться отсюда рыцарскими турнирами, — вот почему башня и получила такое название.

Наши путники медленно спустились по валу и приблизились к дальнему концу башни Мортимера, проход через которую вел в наружный, или задний, двор замка.

На фронтоне башни Мортимера красовался герб графа Марча, дерзновенного честолюбца, который сверг с престола Эдуарда II и стремился разделить власть с Французской Волчицей — венчанной супругой этого злополучного монарха.

Ворота, находившиеся под этой зловещей эмблемой, охранялись многочисленными стражами в богатых ливреях, но они беспрепятственно пропустили графиню и ее проводника, которые миновали башню Галереи с разрешения главного часового: видимо, его подчиненные не должны были задерживать их. Так, в молчании, вступили они в огромный наружный двор, и древний замок предстал пред ними во всем его величии, со всеми его могучими башнями. Ворота были распахнуты настежь в знак широкого гостеприимства, а комнаты переполнены знатными гостями, не говоря уже о всяких приближенных, свите, слугах и всех, кто так или иначе должен был способствовать развлечениям и веселью.

Пораженный этим великолепным праздничным зрелищем, Уэйленд придержал лошадь и взглянул на графиню, как бы ожидая ее дальнейших распоряжений, поскольку они уже благополучно добрались до места назначения. Так как она продолжала молчать, Уэйленд, выждав несколько минут, решился спросить ее напрямик, каковы будут ее дальнейшие приказания.

Она провела рукой по лбу, как бы пытаясь собраться с мыслями, и затем ответила тихим, сдавленным голосом, подобно человеку, бормочущему во сне:

— Приказания? Я действительно имею право отдавать приказания, но кто станет повиноваться мне?

Вдруг она подняла голову, словно приняв твердое решение, и обратилась к пышно одетому слуге, проходившему по двору с важным и озабоченным видом.

— Стойте, сэр, — сказала она, — я желаю поговорить с графом Лестером.

— С кем, позвольте? — спросил он, удивленный этим требованием; но затем, взглянув на скромную одежду женщины, которая заговорила с ним таким повелительным тоном, нагло добавил: — Да вы, верно, Бесс из Бедлама, если желаете видеть милорда в такой день…

— Не дерзи, друг мой, — настаивала графиня, — у меня неотложное дело к графу.

— Ищите кого-нибудь другого, кто решится выполнить такое поручение, будь ваше дело хоть трижды неотложным, — возразил слуга. — Беспокоить милорда в присутствии ее величества королевы из-за ваших дел? Меня, пожалуй, поблагодарят хлыстом! Удивляюсь, право, что страж не пустил в ход свою дубинку, вместо того чтобы пропустить вас. Но голова его забита другим — он учит наизусть свою речь.

Несколько слуг, заинтересованные разговором, остановились возле них. Уэйленд, испугавшись за себя и за свою спутницу, обратился к одному из них, который показался ему наиболее вежливым, и, сунув ему в руку золотой, спросил, где можно было бы найти временное пристанище для дамы.

Тот, к кому он обратился, видимо обладал известной властью; он выругал остальных за грубость и, приказав одному слуге позаботиться о лошадях новоприбывших, предложил им следовать за ним.