Кенилворт - Вальтер Скотт

— А так, как рыцари любят дам в старых романах — по слухам.

— Тогда люби ее по слухам еще немножко, пока сестра не отдохнет с дороги, — сказал Уэйленд, пробормотав сквозь зубы: — Черт побери этого любопытного бесенка! Но нужно с ним ладить, иначе нам плохо придется.

Затем он предложил мистеру Холидею свои таланты фокусника и расхвалил музыкальные таланты своей сестры. От него потребовали доказательств его ловкости, и он представил их с таким блеском, что актеры пришли в восторг от столь ценного приобретения и охотно приняли его отговорки, когда дело дошло до демонстрации талантов его сестры.

Новоприбывших пригласили подкрепиться дорожными запасами, какие нашлись у труппы, и Уэйленду Смиту во время трапезы не без труда удалось устроиться в сторонке со своей мнимой сестрой. Он использовал эту минутку и начал умолять ее забыть на время свой сан и свои горести и снизойти до того, чтобы сблизиться с обществом, в которое они попали, ибо это было наилучшим способом благополучно добраться до Кенилворта.

Графиня примирилась с необходимостью и, когда они снова пустились в путь, постаралась выполнить совет своего проводника и обратилась к особе, ехавшей рядом, выражая сочувствие той женщине, которую они вынуждены были оставить позади.

— О, за ней хорошо ухаживают, — ответила ее собеседница, которая по своему веселому и жизнерадостному нраву могла сойти за горожанку из Бата. — Кумушку Лейнем это тревожило не больше других: к девятому дню празднеств она будет с нами в Кенилворте, хотя бы ей пришлось путешествовать пешком, неся ребенка за спиной.

Тон этой женщины сразу отбил у графини Лестер всякое желание продолжать беседу. Но так как она первая нарушила молчание, заговорив со своей спутницей, то добрая женщина, которая должна была играть в одной из интермедий прекрасную Джиллиан из Кройдона, позаботилась, чтобы молчание не наступило снова, и принялась развлекать свою безмолвную спутницу тысячей историй о самых разнообразных увеселениях, начиная со времен короля Гарри. Она рассказывала, как их принимали знатные вельможи, и называла имена всех актеров, игравших тогда главные роли, но каждый свой рассказ заключала словами: «Все это ничто по сравнению с роскошными празднествами в Кенилворте».

— А когда мы доберемся туда? — спросила графиня с волнением, которое тщетно пыталась скрыть.

— Те, у кого есть лошади, к ночи могут добраться До Уорика, а оттуда до Кенилворта останется всего четыре или пять миль. Но в Уорике мы должны ждать, пока подойдут пешие, хотя может статься, что добрый милорд Лестер вышлет им навстречу лошадей или повозки, чтобы они не устали в дороге. Сами понимаете, каково танцевать перед знатными особами, измучившись в пути. И все же, помоги мне бог, я помню — был денек, когда я протопала пять миль по полю, а после этого вечером кружилась на носках, как оловянная тарелка на острие иглы у жонглера. Но, как поется в песне, старость все-таки взяла меня своей рукой. Впрочем, если музыка мне понравится, а партнер придется по душе, я еще и сейчас спляшу не хуже любой хохотуньи в Уорикшире, которая, отвечая на вопрос о возрасте, пишет злосчастную цифру четыре с нулем позади.

Если графиня была подавлена болтливостью своей спутницы, то Уэйленду Смиту приходилось выдерживать и отражать постоянные наскоки излишнего любопытства его старого приятеля Ричарда Сладжа. Природа наделила этого хитрого юнца пытливым нравом, который как нельзя лучше соответствовал его острому уму. Первое свойство побуждало его, подобно шпиону, интересоваться чужими делами, а второе заставляло постоянно вмешиваться в то, что его ничуть не касалось. Он целый день пытался заглянуть под шарф графини, и то, что ему удалось разглядеть, очевидно значительно подстрекнуло его любопытство.

— У твоей сестры, Уэйленд, — сказал он, — такая прекрасная шейка, что едва ли эта девица родилась в кузнице, а ручка такая изящная и нежная, что вряд ли она крутила веретено. Ей-богу, я поверю в ваше родство не раньше, чем из вороньих яиц вылупятся лебеди.

— Отстань, — огрызнулся Уэйленд, — ты несешь чепуху, и тебя следовало бы выпороть за нахальство.

— Ладно, — сказал бесенок, отходя, — ты утаил от меня тайну, и я тебе это припомню, не будь я Дикки Сладж.

Эта угроза и расстояние, на котором бесенок держался весь остаток пути, чрезвычайно встревожили Уэйленда, и он предложил своей мнимой сестре, чтобы, сославшись на усталость она выразила желание остановиться, не доезжая двух-трех миль до славного города Уорика, пообещав снова нагнать труппу утром.

В маленькой деревенской гостинице нашлось место, где они могли отдохнуть, и Уэйленд не без тайного удовольствия увидел, что вся труппа, включая Дикки, сердечно попрощавшись с ними, отправилась дальше.

— Завтра, госпожа, — сказал он своей спутнице, — мы, с вашего позволения, снова выедем пораньше и прибудем в Кенилворт прежде, чем там соберется вся эта компания.

Графиня одобрила план своего верного проводника, но, к его удивлению, больше ничего не прибавила, и Уэйленд, неприятно озадаченный, так и не мог понять, есть ли у нее какой-нибудь план дальнейших действий. Он знал, что в ее положении требовалась осторожность, хотя и не совсем был посвящен во все особенности этого положения. Заключив, однако, что в замке у нее должны быть друзья, на совет и помощь которых она может уверенно рассчитывать, он подумал, что его задача будет наилучшим образом выполнена, если он доставит ее туда целой и невредимой.

Звенят колокола, взывает рог -

Но не дает красавица ответа.

Струится рыцарей и дам поток -

Любимая должна таиться где-то…

О гордый граф, отвык ты, на беду,

В погоне за мечтой своею вздорной,

Дороже светлячка ценить звезду,

А честь — дороже дерзости придворной.

«Хрустальный башмачок»

Несчастная графиня Лестер с детства привыкла встречать со стороны окружающих лишь безграничную и неразумную снисходительность, и только благодаря природной кротости нрава она не стала высокомерной и взбалмошной.

Каприз, заставивший ее предпочесть статного и вкрадчивого Лестера Тресилиану, чье высокое благородство и неизменную привязанность она, безусловно, ценила, эта роковая ошибка, разрушившая счастье ее жизни, явилась прямым следствием излишней снисходительности, оберегавшей ее в детстве от болезненных, но необходимых уроков, в результате чего она понятия не имела ни о повиновении, ни о самообладании. Эта же снисходительность окружающих привела к тому, что Эми привыкла лишь выражать свои желания, предоставляя другим выполнять их, а потому теперь, в самый критический момент своей жизни, она совершенно лишилась присутствия духа и не могла наметить какой-либо разумный или осторожный план действий.

Растерянность окончательно овладела несчастной женщиной в то утро, которое, казалось, должно было решить ее судьбу. До этого момента, отбрасывая все иные соображения, она стремилась лишь добраться до Кенилворта и увидеться с супругом; но теперь, когда цель была близка, тысячи сомнений и опасений, действительных и мнимых, охватили ее; беспомощная, лишенная поддержки и совета, она к тому же была склонна преувеличивать их.