Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель - Мэри Стюарт

Кон резко пошевелился, ворота заскрипели.

– Да, но это всего-навсего догадка! А как насчет Уайтскара? Что дядя Мэтью сказал на самом деле?

– Не так уж и много, но, Кон, все правильно. Я не стала бы тебе об этом рассказывать, не будь так уверена. Готова ручаться, именно это он и задумал. О нет, он не то чтобы открыто сознался, во всяком случае – не прямым текстом, даже со мной. Но для себя он выразился довольно определенно.

– И как же?

– Для начала он напомнил мне, что Уайтскар всегда предназначался Аннабель. «Он должен был перейти твоему отцу, а потом тебе».

– Должен был? – резко переспросил Кон.

– Да. А потом принялся на все лады превозносить тебя. Ты был для него сыном, без тебя ему не обойтись – и так далее. Потом он спросил, правильно ли было бы позволить мне как ни в чем не бывало вернуться домой и получить Уайтскар через твою голову. Да, через твою голову. «По-твоему, это честно? Чтоб меня повесили, если мне это кажется честным!» Этими самыми словами он и сказал.

– Боже мой, только бы ты оказалась права! – выдохнул Кон. – А Жюли? О ней он что-нибудь говорил?

– Да толком – ничего. Даже не сказал точно, что намерен двадцать второго нам все сообщить, а когда я попыталась поймать его на слове – спросила напрямик, не собирается ли он переписать завещание в твою пользу, – просто уклонился от ответа. Ну я и не стала на него давить, ты же сам знаешь, какой он. Похоже, ему нравится томить всех вокруг неизвестностью, правда?

– Еще как нравится, черт бы его побрал!

В этих словах пылала такая неожиданная и концентрированная злоба, что я остановилась, не донеся сигарету до рта. Мне вдруг с потрясающей остротой вспомнилось, как мил был Кон со стариком сегодня днем. А что самое странное – и то и другое было равно искренним.

– Кон, – тихо произнесла я, – разве ты не понимаешь, он просто стар. Мне кажется, все оттого, что он очень переживает, чувствует, что уже не тот, что прежде. Он ведь всегда… то есть, насколько я понимаю, он всегда был человеком властным, а теперь у него только и власти что деньги да имущество. Вот почему он скрытничает и, наверное, даже не понимает, как это нечестно по отношению к молодежи… к тебе. Он просто думает – и вполне справедливо, – что это его собственность и он, если захочет, может ее хоть по ветру пустить. Но теперь он принял решение. Наверняка принял, а иначе зачем бы ему посылать за мистером Исааком?

Сигарета Кона тлела, забытая у него между пальцами. Он не шевелился, и у меня складывалось такое впечатление, будто до него доходит только самая суть того, что я говорю.

Он сказал с болью в голосе, как будто переосмысление ситуации требовало огромного физического усилия:

– Если он принял решение, то это случилось за то время, что ты здесь… или, скорее, за время после того, как он узнал о твоем возвращении. После того как Лиза рассказала ему, он куда-то звонил. Я помню, Лиза мне говорила. Должно быть, назначал встречу Исааку. – Он поднял голову. – Боже мой, но ты, наверное, поняла все ровно наоборот! Зачем бы ему было посылать за ним теперь, кроме как для того, чтобы вычеркнуть меня и вписать тебя?

– Этого он не сделает. Не сомневайся. Говорю же, он меня все время спрашивал, да еще как сердито, честно ли с моей стороны вернуться домой через восемь лет и уповать, что все останется по-прежнему. Так и сказал, почти этими самыми словами. Да-да, прямо спросил, неужели я считаю, будто он позволит мне заявиться домой и увести Уайтскар прямо у тебя из-под носа после всей работы, что ты в него вложил.

– Правда? – Долгий выдох, а потом Кон рассмеялся резким торжествующим смехом. – А ты что ответила?

– Я решила, лучше всего согласиться. Признаться, то-то у него был удивленный вид!

– Еще бы ему не удивиться! Аннабель ни за что в жизни не рассталась бы хоть с единым пенни в мою пользу и, что важнее, и дедушке не позволила бы.

– Ну, – пожала плечами я, – могла же она набраться ума-разума за восемь-то лет? Понять, что в жизни на самом деле важно, а что нет.

– Ты называешь это умом-разумом? Отказаться от своих прав даже без боя?

– Прав? У Аннабель? А как насчет мистера Уинслоу? У него разве не столько же права оставить свою собственность, кому захочет?

– Нет.

– Ты так думаешь? Ладно, не стану скрещивать с тобой копья из-за Аннабель. Ты ведь и сам выдвигаешь свои притязания, и из-за них я с тобой спорить тоже не стану. Как бы то ни было, очень похоже, ты своего добьешься.

– Ты что-то знаешь? – медленно произнес Кон. – Ты гораздо умнее, чем когда-либо была Аннабель.

– Боже праведный, почему? Потому что уговаривала дедушку отдать тебе собственность этой бедной девушки?

– Нет. Потому что и в самом деле хочешь, чтобы я получил наследство. И стараешься не только ради твоей «доли». Я ведь вижу.

– Не верь глазам своим. Я чертовски корыстна, – весело заявила я.

Он пропустил это мимо ушей.

– Ты сказала, «за восемь лет она могла набраться ума-разума и понять, что на самом деле важно в жизни». А что, собственно, ты имела в виду?

Я знала, что Кон не видит моего лица, но все равно отвернулась.

– Я женщина, – коротко произнесла я. – Вот тебе и весь ответ.

Воцарилась тишина. Слышно было, как лошадь мерно пощипывает траву совсем близко от нас. За краем пастбища поблескивала река. Что-то, чуть серебрясь и лучась, проплыло через луг, бесформенное и бесшумное, точно призрак. Жеребенок, решивший присоединиться к матери.

Едва я успела осознать, как именно должен был Кон интерпретировать последнюю мою фразу, как он снова заговорил, милосердно проигнорировав ее и резко возвращаясь к более насущной теме:

– А про Жюли действительно больше ничего?

– Ничего. – Я бросила сигарету на землю и затоптала. – Что ж, вот и все. Думаю, это правда. Помимо всего прочего, он велел мне ни за что не рассказывать тебе об этом.

Снова этот проблеск усмешки.

– Вот как?

– И не относись к этому так, – ядовито отозвалась я, – будто ждешь, что я автоматически буду выдавать его тебе. Я рассказала об этом только потому, что хотела просить тебя пересмотреть наши… наши планы.

Кон пропустил и эти мои слова мимо ушей. Похоже, он и впрямь обладал сильнейшей способностью обращать внимание лишь на то, что ему хочется слышать.

– Все равно не пойму, – размышлял он вслух, – правда это или нет. Вот уж действительно ирония судьбы, чем обернулся наш маленький заговор, тебе не кажется? Я нахожу тебя, с огромным трудом и немалым риском водворяю в Уайтскар, отдаю свое будущее во власть твоей беспокойной женской совести… и все напрасно. Старик уже и так оставил все мне. – Сигарета его, мерцая, полетела в мокрую траву. – Смешно, сработало ровно наоборот. Я имею в виду, глупо было оставлять тебя в завещании все эти годы лишь для того, чтобы вычеркнуть, когда ты и в самом деле появишься. Я… я просто не врубаюсь. Хотелось бы мне понять.