Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель - Мэри Стюарт

Старые глаза внезапно сделались пронзительными и острыми.

– Даже если за тобой пойдет Уайтскар?

– Ну конечно нет! – Однако я растерялась и не сумела этого скрыть. – Не будь таким средневековым, дедушка.

Он все еще смотрел на меня яркими глазами.

– А если он пойдет с Коннором?

– Это угроза или подкуп?

– Ни то ни другое. Ты же дала мне понять, как мало эффекта это возымело бы. Я думаю о твоем будущем, если ферма перейдет Кону. Ты осталась бы?

– Как я могла бы?

– Это задумывалось как выстрел мне прямо в сердце?

– Боже праведный, нет. Тебе вовсе нечего обо мне волноваться. У меня есть мамины деньги.

– А Уайтскар?

Я промолчала.

– Тебе было бы все равно?

– Я… я не знаю. Ты сам только что указал, что глупо с моей стороны рассчитывать вот так запросто вернуться домой через восемь лет.

– Что ж, и то правда. Я рад, что ты это осознаешь. Я ведь, знаешь ли, буду здесь не вечно.

– Знаю. Но, по крайней мере, я могу быть здесь, пока здесь есть ты.

Он хмыкнул:

– Подлещиваешься, детка. Это тебе ничего не даст. И не гляди на меня так, я не растаю, не ледяной! Так ты ждешь, что я возьму да и вычеркну тебя, оставлю Жюли на произвол судьбы и передам все гуртом – землю, скот и прочее – молодому Коннору? Так?

Я оттолкнулась от ворот и выпрямилась.

– Дедушка, ты всегда был невыносим и в жизни не играл по правилам. С какой стати, черт возьми, ты ждешь, чтобы я отгадала, что ты задумал? Ты все равно поступишь по настроению, не важно, честно это или нет, а нам с Коном остается только принять то, что придет. – Я добавила: – Это очередная цитата. И не говори, что я тратила время понапрасну, потому что она из псалмов.

В лице дедушки ничего не изменилось, но в глубине глаз появилось что-то похожее на усмешку.

– Не дразни меня, Аннабель, девочка моя, а не то я не посмотрю, сколько тебе лет, и надеру уши.

– Прости.

Мы улыбнулись друг другу. Наступило молчание.

– Хорошо, что ты вернулась, дитя. Ты и не представляешь, как хорошо.

– Наверное, я могу не говорить тебе, как же хорошо вернуться.

Старик положил руку на щеколду ворот.

– Пойдем на луг к реке. Там есть однолеточка, тебе понравится.

Мы направились вниз по дорожке между живыми изгородями, шепчущими побегами расцветающей таволги. Над ней шелестел боярышник, цветы на его ветвях уже засохли и начали твердеть ягодки.

В конце дорожки калитка открывалась на поле, поросшее лютиками и кукушкиным цветом. К нам грациозной походкой, распустив хвост поверху, направлялась кобылка, лоснящиеся бока ее вздымались. Жеребенок мягкими и настороженными, как у оленя, глазами следил за нами из тени большого бука.

– Он просто чудо.

– Правда? – В голосе старика слышались удовольствие и любовь. – Лучший ее жеребенок. Форресты держат трехлетку от нее и того же жеребца, но им совсем не занимаются. Да, кобылка великолепная, я купил ее у Форрестов три года назад, когда они распродавали всех лошадей. Полегче, Блонди, полегче. – Это было сказано лошади, которая тыкалась мордой ему в грудь, пока он открывал калитку и придерживал ее для меня. – Заходи. Трава довольно сухая. Придется тебе завтра подыскать какую-нибудь обувь получше.

Я прошла за ним на поле.

– А что не так с трехлеткой?

– Что? А, с конем Форрестов? Да ничего, кроме того, что всем там недосуг им заниматься. Я думаю, его держат просто из сентиментальности, как одного из лучших среди потомков старого Маунтина. Он от Эвереста – помнишь Эвереста? Теперь он перешел к Чоллерфордам, стал кусачим, старый чертяка, но детишки его не хуже, чем прежде, погляди только на этого однолеточку. И Форрестов жеребенок тоже мог бы стать победителем, если бы у них нашлось время его учить. Роуэн, вот как они его назвали. – Он хмыкнул и похлопал кобылу по шее. – От Эвереста и Аш Блонд.

– Маунтин Аш?

– Именно. Форрест всегда оставлял в именах всю эту чушь. Ты знаешь, что их конюшня пропала?

– Да. А как вы назвали этого? Ты сказал, он от тех же родителей.

– Мы его еще никак не назвали. Пусть называет будущий хозяин.

Кобылка вскинула голову, чтобы увернуться от ласкающей руки, и чуть отпрянула, нервно подергивая хвостом. Прижав уши, она протянула ко мне любопытную морду.

– Так, значит, он продан? – спросила я, не обращая на нее внимания.

– Да. Боюсь, тебе будет не на ком поездить. Блонди, как видишь, тяжела на ногу, а жеребенка увезут в следующем месяце. – Дедушка засмеялся. – Разве что попытаешь счастья с трехлеткой Форреста. Не сомневаюсь, он тебе разрешит, если ты его попросишь.

Кобылка придвигалась все ближе ко мне. Жеребенок с заинтересованным видом побежал к ней. Сзади, где-то на дорожке, послышались приближающиеся шаги. Я все пятилась от лошади, пока не прижалась спиной к воротам. Она снова протянула морду и стала шумно обнюхивать мое платье.

– Если попрошу кого? – еле дыша, спросила я.

– Да Форреста, разумеется. Какого дьявола с тобой творится, Аннабель?

– Ничего. А что со мной должно твориться?

Шаги слышались ближе.

Дедушка с любопытством разглядывал меня.

– Да ты вся белая как полотно! Можно подумать, боишься лошади!

Я ухитрилась выдавить из себя смешок:

– Боюсь? Какая нелепость! Ну-ка, Блонди…

Я потянулась к голове кобылки, надеясь, что дедушка не заметит, как дрожит поднятая рука. Кобылка покусывала кончик моего пояса. Жеребенок стоял у нее за плечом и таращился на меня. В любой миг он мог тоже полезть ближе…

Я отвернулась от задумчивого, недоумевающего взгляда дедушки и быстро произнесла:

– А мне казалось, мистер Форрест в Италии.

– Он приезжает на этой неделе, мне Джонни Рудд сказал. Они его не ждали так скоро, но, наверное, продать итальянский дом удалось быстрее, чем он рассчитывал.

Я попыталась оттолкнуть голову кобылы. С таким же успехом я могла бы пихать слона.

– А я думала, – нетвердым голосом сказала я, – что он уехал навсегда. В смысле, теперь, когда Холл сгорел и… все пропало.

– Нет-нет. По словам Джонни, он собирается поселиться в Уэст-лодже, а Рудды будут вести там хозяйство. Он вернулся в прошлом году, чтобы разобраться с остатками имения, и они с Джонни взялись за работу и начали восстанавливать старые сады. Сдается мне, этим он и собирается теперь заниматься.

– Да, Кон говорил…

Голос Кона раздался из-за поворота тропинки: