Русский всадник в парадигме власти - Бэлла Шапиро

Основы положений об обучении кавалерийскому искусству почти дословно повторяли аналогичные документы армии Фридриха: «ежедневно… рейтар по одному учить… и, конечно, доводить до того, чтобы всякий рейтар был прямо господином своей лошади и умел оною и ружьем владеть»[1314]. Обучение новобранцев велось в строгой последовательности от простого к сложному; сначала одиночное обучение, затем уставные совокупные учения, лагерный сбор, маневры и стрельбы. Румянцев настаивал на «непрестанном занятии войск потребным учением»[1315], для чего им предоставлялась возможность вести обучение весь год (кроме ограниченного периода травяного довольствия)[1316].

К концу екатерининского царствования на главное место в обучении кавалерии, по прусскому образцу, помещается развод (вахт-парад). «От оного главное влияние обучению», — подтверждал Суворов в «Науке побеждать»[1317]. Таким образом, достижения прусского милитаризма были переосмыслены гением трех полководцев екатерининского времени — Потемкина, Румянцева, Суворова — в духе развития национальных начал, заложенных Петром Великим. Ориентиром было избрано казачество, имеющее природное единение с лошадью (так называемая «природная кавалерия»[1318]): именно оно могло оказать эффективное сопротивление прусской армии.

Однако, оценивая состояние кавалерии, стоит учесть и ее недостатки, когда, по словам военачальника А. И. Хрущева, «щегольство фрунта службою именовалось»[1319]. Злоупотребления на местах приводили к некомплекту людей и лошадей, к отсутствию систематического одиночного обучения и к многим другим негативным явлениям, сокрытым за наружным блеском. Результативному управлению кавалерией также мешала ее чрезмерно усложненная структура: к концу екатерининского царствования она состояла из 5 кирасирских полков, 17 карабинерных, 11 драгунских, 3 гусарских, 11 легкоконных, 1 конно-егерского, 9 конных бригад Речи Посполитой, 3 хоругвей, 10 регулярных казачьих полков и 12 поселенных казачьих войск, общим числом 72 383 человека (не считая гвардейской кавалерии, которая несла в основном представительские функции)[1320].

За все время правления кавалерийский устав не обновлялся; к нему издавалось множество дополнений и инструкций румянцевских, суворовских, потемкинских, панинских и т. д.[1321] «Каждый полк и даже каждая рота — это своего рода отдельная республика, где командир упражняется во введении новшеств, не имея возможности оценить их последствия. Отсюда — удивительные различия не только между отдельными полками, но даже между подразделениями одной части: никакого единообразия, никакого общего принципа», — замечал просветитель Ж. Ромм[1322]. «Русская армия не только не имеет точно определенных основных правил о маневрах, но в ней даже не существует никаких постановлений, которые в этом отношении подчиняли бы полки каким-либо правилам. Каждый полковой командир составляет для своего полка правила по своему желанию и какие ему вздумаются (одни из них ввели в своих полках основные правила французского устава 1773 или 1788 года, другие подражают прусской тактике и т. д.), растягивает или сокращает ход маневров, а в лагерное время придумывает и исполняет такие маневры, которые для него удобны», — заключал А. Ф. Ланжерон[1323]. Требовалась еще одна, самая решительная, реорганизация.

Состояние русской кавалерии при вступлении на престол Павла I (ноябрь 1796 г.) было более чем выразительно охарактеризовано все тем же А. Ф. Ланжероном: «Русская кавалерия состоит из тех же людей, что и пехота, даже еще более отборных, более сильных, более высоких и таких же храбрых. Русские лошади сильны и здоровы. Между тем русская пехота превосходна, а кавалерия отвратительна. Причины этого весьма просты, вот они: Кавалерия никогда не упражняется… манеж — вещь почти неизвестная в русской кавалерии… Лошадей дурно кормят… они вовсе не обладают тем быстрым разбегом, той стремительной силой, той быстротой движений, которыми должна отличаться кавалерия и которые часто дают ей возможность решать участь сражения. Русские кавалеристы едва умеют держаться в седле; это лишь крестьяне, ездящие верхом, а не кавалеристы, да и как они могут сделаться ими, когда в течение всего года ездят верхом всего 5 или 6 раз… Русские кавалеристы никогда не упражняются в сабельных приемах и едва умеют владеть саблей. Все лошади, без исключения, дурно взнузданы, вследствие чего… всадник не может… ни в каком случае управлять ею… в России достаточно быть кавалерийским офицером, чтобы не уметь ездить верхом»[1325]. Нужны были решительные реформы.

Как известно, император Павел I продолжил опруссачивание русской армии, начатое его отцом. В 1776 г., за 20 лет до вступления на престол, Павел Петрович побывал в Берлине и, ознакомившись с армией Фридриха II, пришел к убеждению, что прусская военная система может послужить основой для переустройства русской армии. Примечательно, что и Петр III, и его сын одновременно видели своим идеалом Петра Великого и считали себя продолжателями его дела[1326]. Образ российского императора как военного лидера-триумфатора был несколько переосмыслен[1327].