Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке - Василий Авченко

Ноябрь 1974-го, Людмиле Стебаковой

1974-й, Алле Федотовой

1974-й

Рубеж 1974–1975-го, Игорю Шабарину

Куваев перечисляет сделанное за год: подготовил «Территорию» для журнала, «Роман-газеты» и издательства «Современник» (всё – различные редакции), киносценарии для «Мосфильма» и «Таджикфильма» («Территория» и «Бросок»). Ещё – радиопьеса, 80 % романа «Правила бегства», рассказ и «штук шесть десятидневных запоев с дикой болезнью после каждого»…

Эта короткая жизнь могла оборваться ещё раньше. Куваева не раз посещали мысли о самоубийстве. Уже в 1957-м он записывает: «Застрелиться? Так ведь это и смешно, и глупо, и, вероятно, страшно».

Начало 1960-х, Андрею Попову

1962-й, Элле Бекчентаевой

1962-й, Ольге Кожуховой

1964-й, Ольге Кожуховой

1968-й, Ольге Гуссаковской

1968-й, Юрию Васильеву

1972-й, Борису Ильинскому

1972-й, Светлане Гринь

Тут же сообщает Светлане, что уже дважды пробовал самоубиться («не для пижонства», а «всерьёз»), но – «бог спасал для какой-то одному богу известной цели».

1973-й, Станиславу Птицыну

По словам племянника писателя Дмитрия Куваева, весной 1975 года его мама Галина Михайловна приехала по делам из Терскола в Москву и застала брата в тяжёлом – запойном состоянии. Побыла с ним, как-то привела его в чувство и улетела в Терскол, куда сам Олег собирался прибыть через неделю. Не вышло: в Костино приехала Светлана, после чего Олег, судя по всему, вновь «сорвался» и поехал с ней в Переславль – к Чайко.

Тот апрель был в Переславле-Залесском необычно жарким.

Вот как описала последний день Куваева Людмила Чайко: «Светлана, Анатолий и я утром ушли на работу… На перерыв я пришла немного раньше положенного, в двенадцать часов была уже дома. Дверь в комнату Олега была закрыта. Только подумала: не буду мешать, дверь открылась, показался Олег. Увидев его лицо, покрытое крупными каплями пота, я испугалась: „Тебе плохо?“ Махнул рукой и потёр в районе сердца. Я сказала, что вызову „скорую помощь“. „Не надо“, – возразил он и спросил, есть ли в доме нитроглицерин. Мы были молоды, и таких лекарств в доме не водилось. Я кинулась к соседке напротив (у неё был телефон) и немедленно вызвала „скорую“. Нитроглицерина у неё тоже не было. Соседка подсказала, что во втором подъезде живёт медсестра. Я бросилась туда. Навстречу из подъезда – медсестра с медицинской сумкой. Поняла меня с полуслова. Когда мы вошли, Олег лежал на полу недвижно. Медсестра пощупала пульс и произнесла роковое: он мёртв. Я закричала, чтобы сделала укол. Укол действия не возымел. Подоспевшая „скорая помощь“ оказалась бессильна. В это время пришли на перерыв Светлана и Анатолий. Светлана, вся дрожащая, щупала пульс Олега и кричала ещё не ушедшим медикам: „Пульс есть, пульс есть, сделайте что-нибудь!“ На самом деле она приняла свой собственный сильно бьющийся пульс за пульс Олега».

Сердце Олега Михайловича Куваева остановилось 8 апреля 1975 года примерно в 12:15–12:20. Было ему сорок лет и (без четырёх дней) восемь месяцев.

Прощались в Москве, в ЦДЛ. Вместо Шопена звучала симфония № 40 Моцарта – любимая музыка Куваева. Похоронили на старом Болшевском кладбище, рядом с отцом.

Однажды Куваев написал Этлису: «Если бы некий там джинн предложил мне на выбор: написать хотя бы одну действительно хорошую книгу и плохо кончить в 45 или не написать ничего путного, но прожить до 80, я бы без секундного колебания выбрал первое».

Примерно так и получилось.

Времена меняются.

Это, однако, не значит, что Куваев стал менее актуален. Предлагавший свою альтернативу безбедно-бесцельной городской жизни, он стал даже современнее, чем в 1960–1970-х. «Весенняя охота на гусей», «Территория», «Правила бегства»… – самая настоящая антиофисная проза, написанная в годы, когда вместо «офис» ещё говорили «контора». Куваев уже тогда боролся с «обществом потребления».

Написал Куваев сравнительно немного. Зато, как заметил по другому поводу Андрей Битов (кстати, выпускник геологоразведочного факультета Ленинградского горного, в юности тоже бредивший Пржевальским и даже получивший значок «Альпинист СССР»), – «лишнего не написал».