В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю - Том Холланд

Значит, римляне и арабы были едины в одном убеждении: будущее Рима решит судьба Константинополя. А может быть, и всей вселенной тоже. Город, разумеется, являлся несравненным стратегическим призом – ключом ко всем бывшим и настоящим территориям Римской империи. Но одновременно он должен был стать сценой для стократ более важной драмы, имевшей вселенский, космический масштаб. Христиане, уверенные в неизбежной неудаче нападения исмаилитов, ожидали прихода величайшего из цезарей, который одержит верх над арабами, проявив героизма даже больше, чем Ираклий, победивший Хосрова, вернет Иерусалим и возвестит возвращение Христа. Среди мусульман захват Константинополя считался предвестником конца времен, их волей-неволей преследовал страх, что отведенное им время истекает. Как и римляне, арабы ожидали прихода могущественного цезаря, но он был для них кошмаром. В Константинополе родится принц, который будет вырастать за день, как обычный ребенок вырастает за год. Когда ему исполнится двенадцать лет, он начнет масштабную войну, имеющую целью возврат прежних завоеваний. Его флоты и армии разрушат халифат. Чем больше распространялись хадисы, предвещавшие столь мрачные перспективы, тем более насущной представлялась задача предотвратить их, ликвидировать раз и навсегда. Продолжение существования христианской империи несло постоянную угрозу, которую просто невозможно было терпеть, и взоры Омейядов – впервые после Муавии – обратились на al-Qustantiniyyaa – Константинополь.

К 715 г., когда Валида сменил на троне халифа его брат Сулейман (Соломон), стало очевидно, что молот вот-вот упадет. В Киликии жестокая кампания временно очистила от римских гарнизонов Тавр, а в Сирии новые хадисы оперативно объявили, что имя халифа, которому суждено взять Константинополь, будет именем пророка69. Не то чтобы Сулейман, несмотря на то что его звали как сказочного царя, который построил в Иерусалиме храм и женился на царице Савской, горел желанием возглавить военную кампанию лично. В 716 г., когда крупная армия пробилась через горные перевалы и начала наступление к Эгейскому морю, ее командиром был другой сын Абд ал-Малика – опытный боец с римлянами Маслама. Эффективное командование и большой численный перевес произвели потрясающий эффект. Римское верховное командование оказалось беспомощным перед вторжением. У тех, кто оказались на пути тяжелой арабской колесницы, был только один выход – молить о помощи свыше. Многие так и делали – возносили молитвы небесам. Но некоторые, дойдя до полного отчаяния, просили о помощи ад. В Пергаме, древнем городе, расположенном к северу от Эфеса, вид армии Масламы, которая разбила лагерь у городских стен, привел горожан в панический ужас. Местный колдун убедил их вскрыть живот беременной женщины, сварить плод и смочить рукава в получившемся вареве. Не помогло. Арабы взяли город штурмом, разграбили его и превратили в зимние квартиры для своей армии. С приходом весны наступление было продолжено, и вскоре арабская армия подошла к проливу, отделявшему ее от Европы. Флот, прибывший из Киликии, перевез воинов на другой берег. Теперь ничто не отделяло Масламу от римской столицы, извечной мечты всех представителей его династии. В середине лета стражники на стенах Константинополя заметили на западном горизонте темное облако, которое приближалось к ним, – это горели поля и деревни, а из-под ног множества маршировавших солдат поднималась пыль. Потом перед земляными укреплениями стали появляться первые арабские всадники, а корабли – совсем рядом с дворцом цезарей. К 15 августа окружение завершилось, Константинополь был взят в плотное кольцо.

Его жители возносили к небу отчаянные молитвы. Прошло уже почти сто лет после того, как у стен города появлялись враги – персы и авары. В то время бедствия, поразившие империю, не пощадили и столицу. Ее былое величие, казалось, повисло на ней мешком, словно гигантское платье на воре-карлике. Гавани, некогда заполненные колоссальными зерновыми судами, теперь стали в четыре раза меньше, под триумфальными колоннами, где раньше проводились торжественные церемонии встречи послов, располагался рынок, на котором торговали свиньями. Целые городские кварталы превратились в обрабатываемые земли. Изредка оттуда доносился грохот камней – это разрушались еще сохранившиеся кое-где руины некогда великолепных зданий. Многое в великом городе разрушилось – это правда, но все-таки кое-что уцелело. Ипподром, императорский дворец и Айя-София устояли. Над городом, словно памятник веку, когда возможности Нового Рима соответствовали стремлениям, возвышались стены Феодосия, снова доказавшие свою неприступность. Да и, как вскоре получили возможность убедиться арабские морские капитаны, римляне не утратили боевых навыков. Множественность кораблей Масламы – море, насколько хватало глаз, было буквально покрыто лесом – сделала их крайне уязвимыми. В конце лета Босфор, как правило, спокоен. В этих условиях арабы сделали попытку форсировать городские стены с моря, – роковая ошибка. Римляне вывели свой флот из бухты Золотой Рог и использовали самое смертоносное оружие, бывшее в их распоряжении, – огонь. Горящие корпуса старых кораблей врезались в гущу арабских судов и поджигали их, а мелкие суда, оборудованные сифонами, разбрызгивали тягучее масло, эффект от которого оказывался по-настоящему смертельным: моряки, на которых оно попало, горели даже бросившись в воду. Hygron руг – так называлось это дьявольское изобретение – «жидкий огонь». То, что его секрет был привезен в Константинополь несколькими десятилетиями ранее архитектором по имени Каллиникос, никак не повлиял на убеждение наблюдавших за гибелью арабского флота горожан, что он дан им свыше. Никто не сомневался, что Бог разрушил планы арабов благодаря заступничеству своей целомудренной Матери.

Как видно, Святая Дева взялась за дело всерьез. Беды в полном смысле слова преследовали осаждавших, сменяя друг друга. Толстый слой снега, покрывший арабский лагерь зимой, голод и чума, поразившие его летом, – все это конечно же было результатом молитв христиан. И не только это. Когда коптские эскадры арабского флота, поддавшись уговорам горожан, дезертировали, а варвары с севера, получив взятку, атаковали арабов на суше, их успех был, по мнению христиан, свидетельством благоволения небес. К лету 717 г., когда осада длилась уже почти год, стало очевидно, что арабам не удастся взять Константинополь. В Сирии Сулейман уже умер, и новый халиф, желая сократить потери, приказал армии возвращаться. Маслама, хотя его весточки домой становились все более радостными по мере ухудшения ситуации, был вынужден подчиниться. Отступление, имевшее место во время сезона штормов, оказалось суровым испытанием. «С ними произошло много ужасных вещей, – злорадствовал монах, – так что они на собственной шкуре убедились, что Бог и Святая Дева хранят город и империю христиан»71.

Понятно, что мусульмане видели ситуацию совершенно иначе. Хотя осада действительно оказалась сущим бедствием, все могло быть намного хуже: не появился предвещающий несчастье двенадцатилетний цезарь, да и Куфа вовсе не была раздавлена. В течение десятилетия после неудачной попытки взять Константинополь мстительные мусульмане осуществляли безжалостные набеги, так глубоко проникая на территорию римлян, что арабская армия даже сумела на короткое время осадить Никею. Но в безудержной ярости их нападений была заметна обреченность. Яркое пламя мечты, которое долгое время любовно поддерживали Омейяды, о том, что весь мир окажется под их властью, постепенно угасало. Победы, которые Бог еще не так давно милостиво даровал их армиям, когда они встречались с неверными, больше не могли приниматься как должное. Например, в 732 г. в Галлии мусульманский налет на самую богатую и почитаемую святыню – церковь в городе Тур – уверенно отбило местное население. Арабы были вынуждены обратиться в бегство. Спустя восемь лет в районе города Акроин – за Тавром – римляне окружили мусульманскую армию и разгромили ее. 13 тысяч человек погибли, еще больше было взято в плен – серьезная потеря в живой силе. Эта первая победа, завоеванная «ненавистными» римлянами в генеральном сражении с мусульманской армией, казалось, подтвердила, что Бог в своей неиссякаемой мудрости действительно решил оставить часть своих созданий неверными. Впервые правоверные осмелились предположить (от этого кровь стыла в жилах), что человечество не придет целиком в «Дом ислама», а навсегда останется разделенным на две части. И благочестивые муджахирун, оставаясь в тени Тавра, взирали на мрачный горный пейзаж перед ними и видели не ворота, открытые для новых завоеваний, а скорее бастионы вечного «Дома войны». Падение Константинополя и конец света теперь не казались неминуемыми. Вместо этого мусульмане увидели в своей войне с римлянами тупик: безвыходная ситуация вполне могла растянуться на несколько поколений. «Они – люди моря и скал, – говорят, так утверждал сам пророк. – Увы, они ваши спутники до конца времен»72.