Иная. Песня Хаоса - Мария Токарева

— Вы сражались на нашей стороне, духи не одобрят, если мы убьем вас обоих. Отправляйтесь в изгнание, и если слуги князя увидят вас снова в городах или селениях Ветвичей, то заставят уйти. Или убьют!

«Изгнание? — не понимала смысла слова Котя. — Нас… Нас не казнят?»

Она не знала, ликовать ей или заливаться слезами. От единственной несложной фразы все смешалось, пропала решимость, наступило какое-то полное одеревенение.

— Как изгнание? — выдохнул Ван Аур.

— Как изгнание? — одновременно возмутился Вхаро.

— Умолкните оба. Таково мое решение, моих бояр и воевод, — спокойно ответил Дождьзов.

С него спала тень предельной усталости. И как только он умолк, сел на коня и убыл в свой терем, толпа снова взорвалась возгласами. Кто-то проклинал такое решение, рассчитывая на кровопролитие, кто-то радовался. Все же еще оставались в городе друзья у горьких изгнанников. Вен Аур плелся, как во сне, за караулом.

— Видишь, братишка, добрый у нас князь, — искреннее радовался знакомый гридь.

— Что же ты… Не боишься меня? — дрожащим голосом спрашивал Вен Аур, когда двое воинов сопровождали его до избы, чтобы приговоренные собрали самые простые необходимые в пути вещи.

— Не боюсь. Ты мне зла не делал. А этот «торговый гость» Вхаро вон военнопленных скупал, чтобы в рабство продать за Круглым Морем. Тьфу! — Парень плюнул себе под ноги. — Еще человек, называется. Ну, вот и пришли, собирайтесь скорее, вам времени дали до сумерек, чтобы покинуть город. Потом я вас провожу до ближней границы княжества. Дальше уж как-нибудь. Но, мой вам совет, уходите куда-нибудь подальше. Так далеко, насколько сможете.

— Спасибо. Друг, — приободрился Вен Аур.

Котя же устало осматривала избу. Там уже заливалась слезами матушка, поднося совсем ненужные вещи, но все больше обнимая дочь, прощаясь с ней навсегда. Все, что накопилось непосильным трудом, одним словом князя велели бросить и забыть. Одно утешало: дядька Краш оставался новым кузнецом, матушка его женой, с ними рос братик. Их не выгоняли и не велели травить.

«Хоть здесь не огонь я после себя оставлю», — с предельной тоской думала Котя, хотя все еще не верила, что расстается с матерью. Она успела привыкнуть к тому, что они живут все вместе. Но все разрушилось из-за одного доноса и пепла медвежьей шкуры. Глупо, нелепо. Видно, всегда так и случается, как набежавшая в одночасье буря. А после — только тишина.

Котя все смотрела на матушку посреди избы, торопливо кидая в узелок теплые вещи и хоть что-то из ценных пожитков, чтобы продать потом. Золотые кубки и парчу она оставила, потому что подарки князя служили отныне вечным напоминанием: он одновременно оказал великую милость, но и причинил неискупимое зло, вняв лиходеям. Видно, так и заведено у них, у князей.

— Котя, доченька, не покидай, не покидай меня. Может, у князя помилование тебе выпросим еще! Ведь ты же человек! Ведь ты же! — всхлипывала матушка, которую беспрестанно гладил по спине дядька Краш.

В этот момент в избу неслышно вошел Вен Аур. Глаза его переливались отблесками Хаоса, словно он желал показать всем, каков он в другой форме.

— Пойдем, — отрывисто сказал он. — Я собрал кое-что из инструмента. Сгодится на что-нибудь. И меч взял. Он-то точно пригодится.

На поясе у него и правда покоились кожаные ножны, в руке он чрезмерно сильно сдавил тощий холщовый мешок и мех для воды.

— Да. Сейчас, — ответила Котя, но губы ее дрогнули, ноги подкосились, и она с глухим «ох» упала на лавку, заливаясь горючими слезами.

Рядом заголосила матушка. Вен Аур со склоненной головой застыл в дверях.

— Ну, скорее! Идите! Сумерки уже! Вас же убьют! — отчаянно взывал друг Вен Аура, заламывая руки. — Не хочу я этого! Вы такие хорошие, добрые, работящие. Живите! Не здесь, но только живите!

Котя с трудом встала и в последний раз обошла любимый дом. Прижалась к расписной печке, погладила рыжего кота, издавшего грустное «мяу», поклонилась дядьке Крашу, покачала брата, поцеловала в лоб блаженную, а потом крепко-крепко вновь обняла родную.

— Прощай, матушка. Будь счастлива. Ради меня будь счастлива. А я… Я тоже буду счастлива! Где-нибудь… — перебарывая стенания, ответила Котя, вставая.

Вскоре она приблизилась к Вен Ауру, последний раз обернулась и переступила порог.

Вечерний холод пронизывал до костей, как в самые лютые времена зимы, но теперь он шел из самого сердца. В груди застыла черная пустота боли и разлуки. И все же князь даровал жизнь. Главное, что все они остались живы.

Котя уже давно покинула родной дом, но тогда лишь со злобой. А чудесное обретение друг друга словно бы подсказала высшая сила, чтобы дать возможность нормально попрощаться: теперь дочь уходила от матери с любовью.

— Прощайте, — выдохнула она едва слышно.

«Я чувствовала: стольный град — это лишь остановка в пути. Хаос, Песня Мира, Десять духов! Ведите нас! Ведите, если есть у нас иное предназначение, долг перед обоими мирами!» — обратилась Котя, воздевая глаза к небу. Она вложила свою руку в ладонь Вен Аура, и они вышли в сгущавшийся мрак, направляясь прочь из города к земляному валу.

Так настала ее девятнадцатая весна.

***

Добрый гридь домчал их на розвальнях до самого края владений Дождьзова, но потом остановился и со смущением сказал:

— Все, дальше-то я уже не могу.

Вокруг возвышались ели, вновь снежный лес застыл безмолвием, точно лета и не бывало. Все повторялось, хоть и при других обстоятельствах. Снова долгая дорога обещала неизведанные опасности.

— Отправляйся с нами, — предложил Вен Аур самому верному другу.

— Не могу, — потупился гридь. — У меня в городе жена молодая и мать с отцом.

— Не боишься, что «скверной»-то заразили мы тебя? — с невеселой насмешкой спрашивал Вен Аур, вылезая из саней и помогая Коте с нехитрой поклажей.

Из по-настоящему ценных вещей они несли теплую шкурку медведя и меч, дарованный князем перед знаменательной битвой. Да неизменный браслет из старого приданого. Котя не вспоминала отца, но вещицу оставила.

— Не боюсь. Сам я на четверть оборотень, — словно извиняясь за трусость, отозвался гридь, и его растерянно расширенные глаза зажглись янтарным блеском, он грустно продолжал: — На самом деле наши миры давно уже смешались, но еще нужно время, чтобы люди признали это.

— Береги себя и избегай пепла медвежьей шкуры, — напутствовал его Вен Аур, обнимая и хлопая по спине на прощание.

Лошадка всхрапнула, чувствуя дикого зверя, но вскоре присмирела. Гридь с тяжелым вздохом вернулся в сани и унесся по дороге, оставляя в темноте.

— Ну, что ж, хвостом греть я тебя больше не смогу, — попытался улыбнуться Вен Аур. — Придется идти дальше. Но нам же это привычно, правда?