Записки карманника - Заур Зугумов

«Бабы, в общем-то, – дуры! Но до чего же они красивы!» – обычно заканчивал он свой очередной рассказ. На «малолетку» Алан попал тоже, в обще-то, из-за своей девчонки. Сам он из потомственной цирковой семьи воздушных гимнастов, на арене выступал с пяти лет. Девчонка его, Фатима, из-за которой и разгорелся весь сыр-бор, тоже потомственная циркачка; родители ее, что называется, дружили домами и мечтали когда-нибудь через детей породниться. Ну а пока они мечтали, дети не теряли времени даром, и случилось у пятнадцатилетнего Алана и тринадцатилетней Фатимы самая, что ни на есть настоящая «взрослая» любовь со всеми вытекающими отсюда последствиями.

В общем, любовью занимались они как сумасшедшие по всем цирковым задворкам, пока однажды Фатима, с трудом забираясь на трапецию, не обратила внимания на свой сильно округлившийся живот. Дело, в общем-то, обычное, однако тринадцатилетнюю гимнастку неожиданная беременность повергла в настоящий шок. Слишком уж хорошо знала она своего папашу, не раз обещавшего, «если что такое с ней до свадьбы случиться», скинуть ее без страховки из-под купола цирка, и все дела.

Фатима хорошо знала отца, человека грубого и невообразимо вспыльчивого, знала, что никогда не оступится он от раз и навсегда сказанного. Известно ей было и то, что слететь без страховки на арену из-под купола шапито означало почти наверняка тяжелое увечье либо смерть. Поэтому, хорошенько подумав и взвесив все «за» и «против», тринадцатилетняя Фатима решила умереть сама, тихо и незаметно, не дожидаясь папашиной расправы.

Приняв решение умереть, Фатима наворовала из матушкиной аптечки снотворного (мать мучалась от болей в спине, последствий цирковой травмы, и без таблеток спать не могла), купила двухлитровую бутыль пепси-колы для запивки и уединилась вечером в цирковой гримерке. Сердце бешено колотилось, дрожали руки, и едва она втиснула в себя первую пригоршню «колес», Фатима тут же вывернуло прямо на ковер. Ревущей, ползающей по ковру и собирающей мокрые и скользкие таблетки ее и застал выломавший дверную задвижку и ввалившийся в гримерку Алан.

Мгновенно оценив обстановку, он быстро сгреб оставшиеся таблетки в карман, поднял Фатиму с ковра и, влепив ей звонкую затрещину, потащил в туалет. Там он, сунув два пальца Фатима в рот, заставил еще и еще раз выкинуть все проглоченное, щедро заливая в бьющуюся в судорогах подругу «боржоми». Когда все было кончено, они еще долго занимались любовью и валялись в гримерке на диване, на том самом, на котором за полчаса до этого Фатима собиралась умереть.

Решение пожертвовать собой пришло к Алану неожиданно, он даже удивился, как же все получается просто и относительно безболезненно, без душераздирающих драм и смертей, «Слушай, Фатима! Один из нас глуп, другой – умен. Естественно, который умен – это я! Поэтому не рыпайся и делай то, что я тебе скажу. Другого выхода у нас нет!» Сказав это, Алан заставил подругу написать заявление в милицию о том, что она, Фатима, тогда-то и тогда-то была изнасилована, и что насильник – он, Алан. Таким образом, папашина угроза «слетать» из-под купола цирка утратила силу, а Алан вскоре оказался там, где и следовало ожидать, в колонии для несовершеннолетних преступников, но еще только на общем режиме. (В малолетке тех лет существовало три режима: общий, усиленный и спецмалолетка, где мы с ним и встретились позже).

«У хозяина» отношение Алана с пацанами складывались непросто, если не сказать, отвратительно. Человека, попавшего в зону за изнасилование, почти всегда ждет то же самое.

Это на «взросляке», прежде чем предпринять что-то подобное, люди сто раз подумают. Ведь по неписанным тюремным законам, «наказания хуем нет». Тот, кто нарушал этот закон, сам рисковал «оказаться в обиженке». Рассказы разного рода дилетантов и писак о том, что человек, попавший за изнасилование тут же попадает в статус обиженных – полная ерунда. Здесь опять-таки действует неписаный закон преступного мира, который гласит «ментам веры нет!». Теперь представьте ситуацию. Входит в камеру вновь прибывший за изнасилование и говорит, что менты его подставили и никакой он не насильник. Все. На этом разговор исчерпан. Ведь все мы знаем, как у нас сажали и сажают безвинных людей. Так что в дальнейшем сокамерники смотрят на поведение арестанта. Этим все и определяется. Поступками. И только ими. Я знал множество воров в законе, даже нескольких своих земляков, которые изначально отбывали наказание именно по ст. 117 (изнасилование). И, как правило, срока у каждого из них были не меньше червонца.

Что же касалось малолеток, особенно тех, которые на первых порах находились в тюрьме, то здесь почти всегда творился беспредел. Единственным весомым аргументам была грубая физическая сила, которую, стоит отметить, ее обладатели применяли, где надо и не надо. Но все-таки большинство малолеток были хилые, постоянно недоедавшие, и не досыпавшие пацаны, по сути, дети. Как правило, в то время, как в принципе и сегодня, на малолетке сидела пацанва спившихся, опустившихся родителей, либо простых работяг, у которых не было денег заплатить кому надо за свободу своего чада.

До того, пока Алан не попал в тюрьму, он ничего общего не имел с преступным миром. Вся его жизнь ограничивалась ареной цирка, гримерной и его детской любовью, за которую он теперь и страдал. Но, оказавшись за решеткой, он узнал, что есть еще и другой мир. Толком-то он тогда, конечно же, еще понять ничего не мог, но уже точно знал, что делать можно, а что «в падло». И, что самое главное, то, что было в зоне «западло», почти совпадало с его личными взглядами на жизнь. А это уже говорило о многом. Ведь как не играй в зоне в урку, а за то, что «сухаришься», рано или поздно все равно придется ответить. За «четвертной с маленькой тележкой», я еще не встречал такого проныру, который бы смог «проканать ёбаным между не ёбаных». Тем более, «на малолетке», где, стоит особо отметить, во все времена, воровские законы соблюдались с такой щепетильностью, что «малолетку поднявшегося на взросляк», или «откинувшегося по звонку», босота встречала как прямого кандидата в воры в законе. И, в большинстве своем, они ими и становились. Это был своего рода трамплин в касту коронованных особ. Правда, пройти его могли лишь единицы. Здесь еще стоит отметить, что на тот момент, как впрочем, и сегодня, все малолетки – это «красные зоны», за исключением двух спецов в Георгиевске и Нерчинске.

Так что, о досрочном освобождении не могло быть и речи. Ну и ладно, подумал Осетин. Отсижу, как положено, что б никто не смог ничего лишнего сказать, ведь теперь он не один, у него уже есть сын. А для мужчины на Кавказе, это очень даже много значит.

Так, или приблизительно так, размышлял Алан, как вдруг в дело вмешался непредвиденный, незапланированный и неожиданный случай. Пришла Алану с воли «малява» от друзей. Те писали, что родители его возлюбленной, не желая больше иметь никаких дел с «уголовником» и «проклятым насильником», подыскали дочери «жениха» втрое старше ее, из так называемых «цирковых спонсоров», который вызвался «проявить понимание» и организовать для Фатимы с ребенком жизнь безбедную и счастливую. Так что решение рвануть в бега и избавить Фатиму от неожиданно свалившегося на ее голову «счастья» возникло у Осетина мгновенно. Но как осуществить задуманное? Как правило, в такие моменты человек, а тем более, зелёный пацан, перестаёт нормально соображать. Все у него идет вверх кувырком. Но бывает и наоборот, Фортуна, как будто предвидя первый поворот событий, поворачивается к вам, если не передом, то уж ее бок вы видите точно. И тогда, как не крути, как не верти, а удачи вам не миновать. Наверное, когда древние говорили о поцелуе фортуны, они имели в виду нечто подобное.