Заклятие сатаны. Хроники текучего общества - Умберто Эко

Страшно представить, с какими трудностями столкнулся итальянский переводчик Альфонсо Винасса де Реньи, и в итоге ему пришлось прибегнуть к сноскам, а ведь нет ничего хуже, чем объяснять шутку. Не сдержусь и скажу, что одной сноски в переводе не хватает, я имею в виду анекдот, высмеивающий архиереев, которые рукополагают в сан священника даже гомосексуалов: «Почему архиереи всегда продувают в шахматы? Потому что не могут отличить слона от королевы». Вся соль шутки потерялась, ведь ясно, что геи прекрасно отличают мужчин от женщин. В сноске дается пояснение, что слон на английском называется bishop, другое значение этого слова – «епископ», и теперь, при наличии религиозного контекста, шутка становится чуть логичнее. Но ничего не сказано о том, что словом queen на сленге называют гомосексуалов, и это одна из самых презрительных кличек. Иными словами, «они не могут отличить епископа от пидора». Неполиткорректно и ядовито.

Что сказать, перевод анекдотов – титанический труд, но нельзя не отметить, что многие шутки в итальянском издании действительно смешные, и их стоит процитировать. Есть тут анекдоты из древнегреческой литературы (Парикмахер: «Как вас постричь?» Клиент: «Молча!»), и Холт приводит один из них, дошедший до нас в виде фрагмента. Житель города Абдеры, чье население было известно своей глупостью, спрашивает у евнуха, сколько у него детей, и тот говорит, что нисколько, так как у него нет детородных органов. Однако ответ абдерита до нас не дошел, и Холт никак не может из-за этого успокоиться. Я бы предложил такую концовку: «Ну и что, мои детородные органы тоже уже давно ни на что не годятся, а жена все равно родила мне троих».

Отдельной похвалы заслуживают замечательная глава о «Фацециях» Поджо Браччолини и сноски о взаимосвязи сексуальных извращений и садистских анекдотов, вроде шуток о мертвых детях, которые несколько десятилетий назад были популярны в Штатах («Что это: красное и качается? Ребенок на крюке мясника»). Затем следует трогательное воспоминание об Алане Дандесе, антропологе юмора («Первая советская премия авторам анекдотов о режиме: пятнадцать лет»), который исследовал глупейшие шутки о слонах, возможно, с излишней серьезностью. Вот еще одна шутка, очень остроумная: «Что говорит улитка, едущая верхом на черепахе? Yuu-huu!», ее и детям рассказать не зазорно. Анекдот о диете Клинтона не для детских ушей: «Он так похудел, что теперь видит лицо своей стажерки». Неплохой анекдот о парне, который заходит в бар и говорит, что все полицейские – мудаки. Посетитель за стойкой с ним не соглашается. «Почему? Ты полицейский?» – спрашивает парень. «Нет, – отвечает посетитель, – я мудак». Детям можно рассказать, как скелет заходит в бар (может, в тот же самый) и заказывает пиво и половую тряпку.

Раз уж Холт ни в чем себя не ограничивает, процитирую шутку о богоубийстве, приписываемую писателю Леону Уисельтиру: «Что за сыр-бор? Мы его умертвили всего на пару дней!» Опущу логико-философские анекдоты, они будут интересны только специалистам. Обидно, что у Холта нет шутки, которая однажды действительно прозвучала на конгрессе по логике. Логическая формула modus ponens[553] выражается так: «если P, то Q», по-английски она произносится [ɪf piː ðɛn kjuː]. Во время конференции один из участников отправился в туалет, где обнаружил очередь. На что он сказал: if pee then queue. Звучит фраза так же ([ɪf piː ðɛn kjuː]), но в данном случае означает: хочешь отлить – стой в очереди.

На академическом жаргоне словом Festschrift называют сборник, выпущенный по случаю юбилея того или иного ученого и составленный его друзьями и учениками. Порой такие издания включают в себя исследования деятельности юбиляра, которые обычно стоят авторам немалого труда, и тогда есть риск, что откликнутся лишь самые верные ученики, поскольку у именитых коллег нет времени или желания связываться со столь ответственным заданием. Чтобы не распугать всех знаменитостей, прибегают ко второму варианту: сборник на свободную тему, когда статьи пишутся не «о Мистере Икс», а «в честь Мистера Икс».

Как можно догадаться, на написанное для Festschrift (особенно второго типа) эссе можно махнуть рукой, ведь никто и никогда не узнает, что в таком-то сборнике опубликована твоя статья на такую-то тему. Как бы то ни было, прежде все с готовностью шли на эту жертву, иногда впоследствии используя ту же статью в другом месте. Но раньше Festschrift составляли по случаю шестидесятилетия профессора Икс – этот возраст считался преклонным, и, если все удачно складывалось, профессор умирал, не дожив до семидесяти. В наше время медицина достигла такого прогресса, что профессор Икс рискует дожить до девяноста, и его ученикам придется издавать Festschrift не только на шестьдесят лет, но и на семьдесят, восемьдесят и девяносто.

Поскольку за последние полвека география международных отношений значительно расширилась, сегодня каждый ученый тесно общается с гораздо большим количеством людей, чем прежде, в итоге такой среднестатистический научный работник ежегодно получает двадцать – тридцать запросов на участие в юбилейном сборнике в честь кого-то из его разбросанных по всему миру коллег, счастливо доживших до глубоких седин. Если учесть, что очерк для Festschrift должен насчитывать никак не меньше двадцати страниц (не то прослывешь жмотом), в среднем каждый ученый должен ежегодно исписывать шестьсот страниц, желательно не повторяясь, и прославлять своих обожаемых друзей-долгожителей. Само собой, никому такое не под силу, однако отказ может быть воспринят как недостаток уважения.

Бороться с этой напастью можно лишь двумя способами. Договориться, что юбилейный сборник полагается только тем, кому за восемьдесят, или взять пример с меня: я отправляю во все Festschrift одну и ту же статью (заменяя только первые десять строк и финальный абзац), и до сих пор никто ничего не заметил.

Когда умер Сэлинджер, все стали вспоминать свое знакомство с романом «Над пропастью во ржи»[554]: одни с ностальгией называли эту книгу важным подростковым переживанием, другие (или слишком молодые, или слишком старые) отстраненно ее анализировали, поскольку для них она ничем не отличалась от всех остальных произведений. Читатели из второй категории недоумевали и задавались вопросом, войдет роман «Над пропастью во ржи» в историю литературы или же останется временным явлением, связанным с конкретной эпохой и конкретным поколением. Однако никто об этом не задумывался, перечитывая «Герцога» после смерти Сола Беллоу[555] или «Нагих и мертвых» после смерти Нормана Мейлера. Что не так с Сэлинджером?