День, когда мы были счастливы - Джорджия Хантер

Голос Генека – достаточный повод для праздника.

Мила опускает мешок на платформу и поднимает Фелицию. Девочка еще не набрала вес, который потеряла в монастырском бункере, так что Мила с легкостью держит ее у бедра одной рукой. Мила показывает на Генека.

– Видишь? Вон там. Твой дядя Генек. Красивый, с широкой улыбкой и ямочками. Помаши!

Фелиция улыбается и машет вместе с матерью.

– А папа? Он с ним? – голос Фелиции почти поглощает какофония.

Милу поразила мысль, словно молотом по гонгу: что, если Селима нет? Что, если что-то случилось после их последнего письма? Что, если он уехал? Что, если ему не хватило смелости встретиться с ними? Селим, где ты?

– Я пока не вижу твоего папу, – начинает она, но по мере того, как брат приближается, замечает идущего следом мужчину. Темноволосый, на голову ниже Генека. Она не заметила его сначала. – Подожди. Кажется, я его вижу! Он идет за твоим дядей.

Фелиция вытягивает шею.

– Сначала ты поздоровайся, – говорит она, внезапно смущаясь.

Мила кивает, опускает Фелицию на землю и берет ее за руку.

– Хорошо.

– Генек… он близко? – спрашивает Нехума. – Селим тоже с ним?

Мила поворачивается к матери.

– Да, Селим с ним. Идем, – говорит она и мягко тянет Нехуму вперед. – Генек почти здесь. Ты должна первой поздороваться с ним.

Генек застрял за группой местных. Мила смотрит, как он теряет терпение и протискивается боком мимо них. Пара мужчин ругаются на итальянском, но он невозмутим.

Слезы, скопившиеся в глазах Нехумы, бегут по лицу, как вода из разбитой дамбы, когда она наконец видит, как ее старший сын идет к ней, в военной форме еще более привлекательный, чем она помнит.

– Генек! – только и может произнести она, когда он замечает ее.

У него глаза тоже на мокром месте. Они тянутся друг к другу и обнимаются, трясясь от смеха, и печали, и чистой, несдерживаемой радости. Нехума закрывает глаза, ощущая, как в нее проникает тепло сына, пока он нежно качает ее из стороны в сторону.

– Я так скучал, мама.

Нехума слишком взволнована, чтобы говорить. Когда она наконец отлепляется от сына, Генек вытирает глаза ладонями и радостно смотрит на семью. Он не успевает вымолвить ни слова, как к нему в объятия прыгает Халина.

– Вы добрались, – Генек смеется. – Поверить не могу, как далеко вы зашли.

– Ты даже не представляешь, – говорит Халина.

– А ты… – с восхищением смотрит он на племянницу. – Посмотри на себя! Когда я в последний раз видел тебя, ты была не больше котенка!

Фелиция краснеет. Генек садится на корточки и обнимает ее, а потом и Милу, которая крепко сжимает его.

– Ох, Генек, как хорошо видеть тебя, – говорит Мила.

Когда Генек наконец добирается до отца, то оказывается в самых долгих и крепких объятиях в своей жизни.

– И по тебе я тоже скучал, папа, – говорит он, чувствуя, как перехватило горло.

Пока отец и сын обнимаются, Мила обращает внимание обратно на толпу. Селим стоит в метре от них, держа фуражку в руках. Мгновение они смотрят друг другу в глаза, и Мила неловко поднимает руку, словно помахать, а потом манит Фелицию за собой.

– Не хотел мешать, – говорит Селим, шагая к ним.

Мила, едва дыша, рассматривает стоящего перед ней мужчину: его темные, коротко стриженные волосы, круглые очки, идеальную выправку. Она ожидала, что он будет выглядеть по-другому, но на самом деле он выглядит так же. Она открывает рот.

– Я… Селим, я…

Но после стольких недель размышлений о том, что сказать в нужный момент, она обнаруживает, что слова оставили ее.

– Мила, – говорит Селим, делая шаг к ней.

Мила закрывает глаза и прижимается к нему. Он пахнет мылом. После коротких объятий она отстраняется и наклоняется, беря ладошку дочери в свои.

– Фелиция, дорогая, – мягко говорит она, переводя взгляд с дочери на Селима, – это твой папа.

Фелиция следует за маминым взглядом и останавливает свой на отце.

Селим откашливается, переводя взгляд с Фелиции на Милу. Мила встает. «Давай», – кивает она. Селим опускается на колено, чтобы Фелиции не приходилось задирать голову.

– Фелиция… – начинает он, потом сглатывает. Набирает воздуха и начинает снова. – Фелиция, я кое-что принес для тебя.

Он сует руку в карман, достает чеканную серебряную монету и дает Фелиции. Она разглядывает монетку у себя на ладони.

– Ее дала мне одна молодая семья в Персии, после того как я помог родиться их ребенку. Видишь льва? – он показывает на чеканку. – У него меч. А сверху корона. А на обороте… – он осторожно переворачивает монету на ладошке Фелиции. – На фарси это означает цифру пять. Но я думаю, что больше похоже на сердце.

Фелиция трет чеканку большим пальцем.

Селим снова смотрит на Милу, которая улыбается.

– Это очень особенный дар, – говорит она, кладя руку Фелиции на плечо.

Фелиция поднимает глаза на мать, потом опять смотрит на отца.

– Спасибо, папа.

Мгновение Селим молчит, разглядывая девочку перед собой.

– Фелиция, можно я тебя обниму?

Фелиция кивает. Селим нежно обнимает худенькое тельце дочери, а Фелиция кладет щеку ему на плечо, и Миле приходится прикусить губу, чтобы не заплакать.

Лодзь, Польша

октябрь 1945 года

Это немецкий поезд. На потрескавшихся, покрытых ржавчиной товарных вагонах белой краской наскоро намалевано KOBLEN, значит он прибыл из Кобленца.

Военный в форме Армии Крайовой идет вдоль рельсов, закрывая двери вагонов по мере того, как оставшимся на платформе пассажирам помогают забраться внутрь. Яков и Белла – последние.

– Готова? – спрашивает Яков.

Белла кивает. У нее на руках спит их двухмесячный сын Виктор.

– Ты первый.

Кто-то подставил к их вагону деревянный ящик, чтобы было легче залезать. Яков отдает свой чемодан наверх, вдыхая спертый запах пыли и гнили. Вздрогнув, он подтягивается с ящика и садится на край вагона, стараясь прогнать образ сотен, тысяч, а может и больше, тех, кто, несомненно, садился в этот вагон до него, направляясь в такие места, как Треблинка, Хелмно и Аушвиц, чьи названия теперь стали синонимами смерти. В груди у него все сжимается от мысли о том, что родители Беллы, наверное, тоже ехали в таком поезде.

Стоящая на платформе Белла поднимает к нему лицо и улыбается, и Яков чуть не плачет. Он восхищается ее силой. Два года назад она чуть не утратила волю к жизни. Он едва узнавал ее. Сегодня она напоминает ему девочку, в которую он влюбился. За исключением того, что теперь их не просто двое. Теперь они семья. Яков протягивает руки.